— Здорово, Костян, — подмигнул я и вложил в улыбку максимум сердечности.

Блин, пожалуй, в том что я жил теперь в Верхотомске было много хорошего. Например, не приходилось ждать, что из-под земли вырастет какой-нибудь друг детства, а я его не узнаю. Надо, кстати, получше рассмотреть фотки. И из института тоже.

— Ты тоже от Женьки что ли?

— В смысле? — нахмурился я.

— Да, я тут пару дней назад Колобка встретил. Он от неё шёл. Вы же с ним и с ней, ну… вечный треугольник, да? Кто лишний выясняли. Махались всегда. Ну, из-за Женькой Летуновой из а-класса.

— Да, помню я, блин, — отмахнулся я.

Он расплылся в улыбке и пихнул меня локтем.

— А я живу здесь, с работы еду. Тебя заметил, когда поднимался.

Мур показал рукой на эскалатор, движущийся навстречу.

— Дай, думаю, догоню, сто лет ведь тебя не видел. Ты, говорят, по распределению в дыру какую-то угодил? А не надо было с профессором ссориться.

— Да, не такая уж и дыра, — пожал я плечами. — Люди хорошие. Коллектив, всё такое.

—Ну-ну, — заржал он. — А как здесь оказался?

— В командировку приехал.

Спустившись, мы сошли с эскалатора.

— А у Колобка, представь, Сань, машину угнали! Он предложение Женьке приехал делать, выходит, а машины-то и нет. Там милиция, все дела. Хохма. Кто только позарился на старьё его?

— Какая тачка-то?

— Да ты чё, не помнишь? Москвичонок батин. Забыл, как он его угнал у отца и нас катал? А потом в столб ещё въехал.

— Как такое забудешь…

— Он ведь снова у бати машину увёл, не сказал ничего. Как в тот раз. И опять невезуха. Угнали!

Костя счастливо захохотал.

— Слушай, но если честно, — оборвал он смех, — я вообще не понимаю, как Женька согласилась за него замуж идти.

Лицо у него было очень живым. То весёлое, то насмешливое, то встревоженное, как сейчас. Небольшие масляные глазки суетливо бегали, губы то растягивались, то сжимались в куриную задницу.

— А она согласилась? — спросил я.

— О! — подмигнул он и расплылся в улыбке. — О! Вижу, мужик, вижу, старая любовь не умерла! Да я шучу-шучу. Ну, сказал, что согласилась. Только он ведь бухает по-чёрному.

Мур вдруг стал серьёзным и, быстро посмотрев по сторонам, наклонился ко мне и перешёл на шёпот:

— Он, я слышал, наркотиками балуется. Так что не понимаю, как она согласиться могла. Наркоманы, ты знаешь вообще, — это же страшное дело. Из Америки эту дрянь нам завезли, а разные нестойкие товарищи… Ну, ладно…

— Может, завязал, вот и решил жениться.

— Не, я по глазам понял. Не завязал он. Но, говорит, любовь у них, ничего не попишешь…

Стало неприятно. Нафига ты тут нарисовался, Костя Муромов? Хорошо же было, так нет, пришёл и всё испортил.

— А ты сам-то как, Костян? — спросил я. — Не женился?

— Я что дурак? Раньше тридцати жениться вообще нельзя. На Западе, например, надо сначала на ноги встать, а потом уже о семье думать.

— Так, то на Западе, — протянул я. — Нам-то что до них? А на службе как?

— Ну, как, — расправил он плечи и выпятил грудь. — Сам видишь. Кликуха детская в люди вывела. Я ведь в МУРе теперь служу. Не зря Муром величали, да?

Он снова рассмеялся и взял меня за плечи.

— Сань, ты когда уезжаешь, вообще? Может ребят свиснем, пивка попьём? Я тут в место козырное провести могу. На праздники не останешься?

— Нет, Кость, завтра улетаю. Нужно на демонстрацию идти. Праздники праздниками, а обязанности, хоть и приятные, никто не отменял.

— Ну, да, это точно, — вздохнул он. — Слушай, а ты часто приезжаешь?

— Не очень, но бывает. Чаще проездом, в другие города.

— Слушай, ну когда в следующий раз появишься, ты позвони, ладно? Телефон помнишь ещё?

— Ага, — кивнул я. — Два-два, три-три, два-два, два-два…

Мур снова засмеялся.

— Совсем ты не меняешься, Жар. Какой был балбес, такой и остался. Ладно, бывай, рад был тебя видеть. И смотри, чтобы в следующий раз позвонил обязательно! Понял?

— Так точно, товарищ страшный лейтенант.

В Верхотомск я прилетел вечером тридцатого. Перчатки и прочие улики были сожжены, брюки выстираны, обувь вымыта и начищена. Бабушка расстроилась, что на день рождения я улетаю в свою ссылку и тому, что с Женей я решил завязать. Правда самой Жене я, кажется, мысль не донёс и высказался не вполне определённо и чётко.

Бабушка никак не могла взять в толк, почему я такой дурак и чурбан стоеросовый, но рассказывать ей про Колобка я не стал. Всё разрешилось и хорошо. Были и другие дела, по-настоящему важные и ответственные. Тем не менее, в сердце оставалась заноза. Маленькая, практически неощутимая, но неприятная и саднящая.