Шрифт:
Как втолковать в голову Амира понимание, насколько ситуация критическая? Родная мать снится малышу в кошмарах!
– Юрик! Никто тебя не тронет! И нас тоже! Мы под защитой! Не переживай. Мы справимся, - голос Амира срывается.
Вижу, он переживает искренне. Но этого катастрофически мало.
– А где щит? Он всем нужен!
– Я привезу! Будет у всех щит! А пока я защитное поле поставил, она сюда не проберется, - отвечает Амир.
А у меня снова волосы на голове шевелятся.
– Ангел, папа нас защитит, - смотрит на меня со слабой улыбкой.
– Да, Юрочка. Тебе не стоит волноваться. Папа тут.
– А ты? Ты тоже тут будешь? – спрашивает, а потом в глазах снова страх появляется. – Только не уходи, ангел!
– Не уйду… отдыхай, Юрочка, - ком в горле не дает нормально дышать.
– Папа и ангел… я в безопасности… - закрывает глазки, но вижу, как веки вздрагивают.
Делаю малышу укол. Давно меня так не трясло.
Не хочу говорить с Амиром, только бросаю на него осуждающий взгляд.
– Я решу вопрос… обещаю, - прикладывает руки к груди.
– Решай, иначе… - договорить не могу. Слишком сложно это произнести в голос. Юра обязан жить!
В кармане Амира вибрирует телефон. Он достает гаджет. Меняется в лице. Быстро принимает вызов и отходит в дальний угол палаты.
Женушка что ли звонит. Но по обрывкам разговора, понимаю, что не она.
Амир говорит минуту от силы. Потом с тихим стоном сползает по стене на пол и хватается за голову руками.
– Что-то случилось? – спрашиваю участливо. А в голове уже прикидываю, что ему вколоть, чтобы успокоить.
Вид у него жуткий.
– Да… отец… он при смерти. Его порезали… - приходится немного подойти, чтобы расслышать его голос, вперемешку с тихими стонами.
– Я могу врача посоветовать, если надо. У меня много знакомых в этой сфере. В какой он больнице? – тут без лишних раздумий сразу срабатывает инстинкт врача, человеку плохо – надо спасать.
– В тюремной...
– поднимает на меня затравленный взгляд.
Глава 31
Амир
Сижу на полу, и такое ощущение, что на плечах бетонная плита и она к земле меня придавливает. Вздох сделать не получается, подняться тоже.
– Твой отец в тюрьме? – Милана смотрит на меня ошарашенно.
Она потрясена и не скрывает эмоций. С трудом поднимаю потяжелевшую голову, смотрю на нее, и силы прибавляются.
Милана сейчас для меня словно путеводная звезда в кромешной тьме. А я все пытаюсь ее уколоть, обвинить, очернить…
За этим прячу то, что взрывается во мне адскими вспышками чувств к ней. О том, что боюсь признаться даже себе. Увидеть правду, которая затопит мое сознание агонизирующими муками раскаяния и сожалений.
– Да. Четырнадцать с половиной лет там, - отвечаю глухо.
– Как? Почему? – хмурится, мотает головой, встает и делает несколько шагов вокруг кровати Юрки. – Прости, я не имею права лезть, и задавать подобные вопросы.
– Ты можешь спрашивать о чем хочешь, Милан.
Не только может, но я хочу, чтобы спрашивала, интересовалась моей жизнью, ругала, обзывала, что угодно, но не это ее холодное безразличие, которое убивает.
– Просто я помню Динара Ибрагимовича… хорошие воспоминания о нем остались. И он явно был не похож на преступника…
– Отец мне всегда говорил, что ты лучшее, что случилось в моей жизни. И неоднократно это повторял, будучи за решеткой, - обхватываю горло рукой.
Глаза пекут. Тяжело. Как же мега сложно.
Милана говорит, что не живет воспоминаниями. А я живу… живу чертовым прошлым, потому как оно в моем настоящем, держит клещами и вырывает по куску души ежедневно. Я разлагаюсь заживо в царстве мерзости и подлости.
А выхода нет. А я его должен найти.
Она права. Я уже не тот пацан, который мог собой закрыть ее от целого мира.
Ее правда резанула в яблочко, в самое сердце, и теперь расползается там кровавым осознанием.
Я потерял женщину, с которой у меня был бы в руках целый мир. Потому что она и является всем миром. А вместе с ней потерял и себя.
И то, что я вижу в зеркале, я не хочу смотреть на это существо, утратившее веру во все хорошее, кроме своего сына. Только Юрка еще как-то помогает барахтаться на плаву. Захлебываться вязкой, гнилой тиной, но пытаться выжить. Ради него. Но и тут косяк. И тут не углядел.