Шрифт:
На отца страшно смотреть, лицо превратилось в один сплошной синяк, нос заклеен и увеличен раза в три. Еще он хромает, и морщится при каждом шаге.
– Твой даунитос отделал, - сплевывает кровью прямо на пол.
– Амир?
– Ты много долбанутых недоумков знаешь? По мне так он один такой уникальный и шизанутый. Это же надо кусать руку, которая жрать дает!
– Это все Милка! Он из-за нее озверел! – стонет Тая.
– Сейчас ты у меня еще получишь! Ты посмотри на себя? Тебе че еще раз ноги переломать? – глаза отца кровью налиты от ударов, заплывшие, и от того кажутся еще более жуткими.
Ей отчего-то даже перекреститься захотелось.
– Пап, я не могу постоянно сидеть! Посмотри на мои ноги! – задирает юбку, немного выше колен. – Они как спички, мышц нет, дряблая кожа и кости! Мне ходить сложно. А их же тренировать надо!
– Тая оправдывается, шмыгает носом и плачет.
Ей так страшно на себя смотреть. Она уже и не женщина вовсе. Если за лицом еще получается следить, то в остальном, как она может вызвать интерес у мужчины? Не говоря уже об Амире, который никогда на нее как на женщину и не смотрел.
Он жалел ее в больнице, чувствовал свою вину, и тогда Тая поверила, что все у них сложится. Сначала чувство вины, а потом любовь.
Врачи тогда давали жуткие прогнозы, говорили, что она никогда ходить не сможет. И она была согласна даже на это, лишь бы ее Амирчик был рядом с ней всегда.
Было дико больно после того падения. Но он был рядом, любить не взаимно Амира было куда больнее. А болезнь позволяла держать его рядом. Но и свадьбы бы не случилось, если бы не Альбина. Тогда она помогла исполниться заветной мечте Таи.
Ее волшебница Альбина!
Возвращайся скорее! Мне без тебя так плохо! Мысленно повторяет как заклинание. Без нее Тая чувствует себя брошенной и одинокой.
– Тренировать? Совсем рехнулась? – Остап с презрением разглядывает ноги дочери. – Села быстро в кресло. Или я реально попрошу пацанов исправить оплошность. Ты мне инвалидкой нужна. Закончили базар.
– Пап! Как ты можешь так! – хнычет Тая. – Еще в такой момент, когда ты мне нужен! – протягивает к нему дрожащую руку.
Она смогла сделать первые шаги в то время, когда отец стал требовать внука и остро встал вопрос, сможет ли Тая родить или надо искать суррогатную мать.
Тогда Тая никому не сказала о случившемся чуде. Амир мог ее бросить, или совсем не появляться дома. Не факт, что рычаги отца удержали бы мужа подле нее.
Рожать она тоже не хотела. Впрочем, как и орущего ребенка в доме. Но отцу нужен наследник, а для Амира ребенок – это еще один якорь.
Потому сцепив зубы, Тая согласилась на суррогатную мать, а про свое выздоровление молчала.
Но через год отец ее раскрыл. Дал пощечину, сильно отругал за вранье и приказал и дальше скрывать.
А это было очень сложно. Она молодая женщина, хотела ходить, двигаться, встречаться с подругами, но вынуждена была и дальше просиживать жизнь в ненавистном кресле.
– Могу еще хуже. Тая, какая же ты жалкая, - отталкивает ее руку и снова сплевывает ей под ноги.
Глава 50
– Кто меня такой сделал?! Папа, за что ты так со мной! – она закрывает лицо руками.
Одиночество наваливается непосильной ношей. В целом мире нет никого, кто бы ее пожалел и защитил.
Была Альбина… но выйдет ли она? Как ей помочь?
Почему с самыми хорошими людьми случается такое?
Альбина не заслужила этого!
– Лучше спроси, какого я так долго тебе потакал! Захотела кобеля, нате получите. Из-за тебя я планы перестраивал. А теперь уж будь добра меня слушать. Свалу нет, - Остап очень зол.
Тая давно его таким не видела. Страшно.
– Альбина в тюрьме, - сообщает дрожащим голосом.
– И че? Типа новость сказала? – оскал на избитых губах выглядит жутко.
– Надо ей помочь, - тихо пищит Тая.
– Пошла она. Давно надо было на молодуху поменять. Толку с Альбинки, - машет рукой. – Все что с нее можно было мы взяли. Молчать в тряпочку она будет. Иначе… хана ей, че…
– Она мне нужна. Она меня всегда поддерживает, - всхлипывает девушка.
– Тайка, у тя ноги атрофированы были и мозги заодно? Альбинка плевать на тя всегда хотела. Ты ей нужна была, чтоб ко мне подкатить. Ты совсем придурашенная раз этого не сечешь? – столько злости и презрения в его голосе.