Что дальше? Какую новую мерзость извергнет его безумный разум? И остался ли в нём хоть проблеск человечности?

(Рассвет прокрадывается в камеру, робко ощупывая тьму своими бледными лучами. Он должен был принести новый день, но принёс лишь тишину. Звенящую, пугающую тишину, от которой стынет кровь.)

(Охранник привычным движением вставляет ключ в замок, не ожидая ничего необычного. Стандартный обход. Проверка. Рутина. Но что-то в этой тишине… настораживает. Что-то заставляет его сердце биться чаще, а руки — дрожать.)

(Дверь открывается с тихим скрипом. И… он видит его. Он видит безумного писателя. Мёртвого.)

(Он сидит за ноутбуком, скрючившись в неестественной позе. Голова опущена на грудь, словно в глубоком сне. Пальцы, скрюченные, как когти, застыли на клавишах. На лице застыла улыбка. Улыбка, от которой кровь стынет в жилах. Она словно насмехается над всем миром, над жизнью, над смертью, над всем, что свято и дорого человеку.)

(Охранник замирает, словно парализованный. Не в силах отвести взгляд от этой ужасной картины. Не в силах пошевелиться, чтобы позвать на помощь. Он словно прикован к месту цепями страха и ужаса.)

(Наконец, собравшись с силами, он делает шаг вперёд. Подходит ближе. Заглядывает в лицо мертвеца. И видит… пустоту. Полную, бездонную пустоту, в которой нет ни жизни, ни смерти, ни боли, ни радости. Только… ничего.)

(Он тянется рукой к ноутбуку. Хочет закрыть его. Хочет стереть с экрана эти чудовищные слова, этот безумный бред. Но пальцы не слушаются его. Они дрожат, как в лихорадке, и отказываются выполнять приказ.)

(Он смотрит на экран и видит… изнанку реальности. Мир, созданный безумным разумом. Мир, наполненный насилием, кровью, извращениями и смертью. Мир, в котором нет места ни добру, ни милосердию. Мир, который теперь… остался один.)

(Он отшатывается от ноутбука, как от прокажённого. Ему становится дурно. Он чувствует, как к горлу подступает тошнота. Он выбегает из камеры, словно спасаясь от чумы, крича во всё горло: «Мёртв! Он мёртв! Мёртв! Мёртв!»)

(Дверь за ним закрывается, и камера снова погружается в тишину. Тишину смерти. Тишину безумия. Тишину изнаночной стороны реальности.)

Что теперь? Что станет с этой историей? Будет ли она найдена и прочитана? Или навсегда останется погребенной в этой проклятой камере?

И какой след оставит эта история в душе того, кто её прочтёт? Не сойдёт ли он с ума? Не увидит ли он изнанку реальности в своей собственной жизни?

(Охранник не сошел с ума. Он доложил как положено, как его учили)

(Мерцающий экран. Беспощадный свет вырывает из мрака камеры слова, словно вытаскивает на свет Божий изъеденные червями кости. Тюремная вонь смешивается с запахом машинного масла и жжёной резины — запахом безумия, который только усиливает ощущение нереальности происходящего. Голос, бесстрастный и всепроникающий, продолжает свой монолог, вплетая в него зловещие нити чужих откровений.)

(Выбора нет. Он уже сделан. За вас. За нас. За всех. Иллюзия свободы воли — всего лишь ещё одна грань изнаночной стороны реальности.)

(Сквозь эхо шагов и приглушённые крики, сквозь лязг замков и запах тюремной гнили пробивается… тишина. Нет, не та тишина смерти, что окутала камеру безумного писателя. Эта – другая. Давящая, всепроникающая, словно вакуум, высасывающий последние крохи надежды. И в этой тишине… раздается Голос.)

(Нет, это не человеческий голос. В нем нет ни эмоций, ни интонаций, ни намека на личность. Это просто Голос. Холодный, бесстрастный, всезнающий. Он парит над миром, словно всевидящее око, наблюдая за страданиями и безумием.)

(Экран ноутбука оживает. Белые буквы пляшут на чёрном фоне, словно призраки в ночи. Они складываются в слова, но это не те слова, что писал безумный убийца. Это что-то другое. Что-то более… глубокое. И более… страшное.)

(Текст начинает мерцать, как будто сама реальность дрожит. Первые слова высекаются в подсознании, словно удары молота по наковальне)

Что есть реальность? Чем вы докажете, что существуете? Где проходит граница между сном и явью, между правдой и ложью?

(Нет ответа. Да и не может быть. Эти вопросы не для того, чтобы на них отвечать. Они для того, чтобы терзать, мучить, заставлять сомневаться в самом себе. Они для того, чтобы показать, что изнанка реальности — не только в голове безумного писателя. Она повсюду. Она в каждом из нас.)

(Текст продолжает появляться, издеваясь над разумом, и без того тронутым безумием. История, если это можно назвать историей, медленно разворачивается: словно из-под груды обломков прошлого, на ней танцует скелет)