То странное неприятное чувство, которое возникало раньше, когда Селена дотрагивалась до Оно-э, пропало. Осталось только странное. Вот вроде и к живому организму прикасаешься, но какому-то очень необычному и непонятному. Правда сдвинуть с места руку Оно-э не получилось, и это было удивительно, с её то силой. В это время уже и Джерри, и Ингвар, и Стиг наблюдали за ней. Отступать, просить помощи и в этом Селена не хотела, поэтому покраснев, но не сдаваясь, попробовала другой подход, второй рукой помахала перед глазами Оно-э. Та, наконец, оторвалась от увлекательного тёмного окна с её отражением, встала со стула и начала смотреть то на держащую её руку Селены, то на лицо Селены. И когда Селена немного потянула её за собой, словно невесомая пушинка последовала за ней в отведенную для Оно-э комнату с её гардеробом.

Не прошло и минуты, как Селена прибежала в общий зал с широко открытыми глазами, таким же широко открытым ртом, при этом указывая пальцем куда-то себе за спину.

— Что, не снимается? — заулыбался Ингвар, возвращая себе хорошее настроение.

— Как это, что это? — не могла прийти в себя Селена.

— Она просто делает вещи частью своей кожи. Чтобы узнать зачем, каким образом и почему, как и сказал Ингвар, нужно спрашивать Оно-э, но мы вряд ли получим ответ. — объяснил Джерри.

— Ай, так не интересно, я уже прикол придумал! — возмутился Ингвар.

Селене же было не до приколов, ведь кто-то незаметно для неё, а к айону-природнику, или айону жизни, как иногда называли спектр и направленность её силы, нельзя было подойти незаметно ни одному живому существу, подошёл сзади и взял её за так и не опущенный палец, отчего Селена сильно вздрогнула. Ну да, никто не может подойти незаметно, кроме этой четверки. Оно-э просто не любила оставаться одна и вернулась в общий зал. Джерри сбегал за новым платьем и Селене был продемонстрирован процесс переодевания, который её очень впечатлил. И да, платье, которое по прикидкам должно было доходить до коленок, длиной теперь опять соперничало с мини юбкой, и, наверное, даже немного выигрывало.

На сегодня с потрясениями и эмоциями для Селены был перебор, поэтому она решила закрыться в комнате и просто послушать любимую музыку. А обо всем, что касается её странной команды, этой школы, которая уже надоела сразу после первого сентября, учеников этой школы, подумает потом. Подумает потом и про то, что делать с преподавателями и обязательно придумает, сама, наверное, в крайнем случае ещё один последний разочек можно поступить как маленькая девочка и пожаловаться страшному Стигу.

— Вот это поворот! — думал Джерри, разглядывая как из черной машины с такими же черными тонированными стеклами, остановившейся перед ним с крутым, на сто восемьдесят градусов разворотом, выбираются два крепыша в черных кожаных куртках, достают автоматы и открывают по нему огонь.

А все началось с, казалось бы, с безобидной школьной столовой. Утром второго сентября Джерри в первую очередь сразу же направился в эту самую столовую, повара уже были за готовкой завтрака, только запахи шли от огромных кастрюль такие, что хотелось блевануть, даже несмотря на работу хорошей вытяжки. Ничего не говоря, Джерри сразу пошел осматривать хранилища и холодильники и увиденное немного привело его в замешательство: количество упаковок с продуктами значительно сократилось, при этом остались только те, что были с просроченной датой.

— Я уже все сделал. — сказал главный повар, протягивая пухлый конверт. — А вот тут список, что и за сколько сбыл. — достал он из другого кармана мятый листок с записями и протянул Джерри. — Нашу долю уже забрал, она же так же десять процентов остается?

Находясь в ступоре, Джерри взял в одну руку конверт, в другую лист с записями и молча, не ответив на вопрос, вышел из столовой. Только в коридоре, услышав детский шум и гам, спрятал конверт и лист в карманы и направился в бухгалтерию, попросив прислать ему копии вчерашних накладных на почту. В своём кабинете начал со всем разбираться и получалось, что, судя по остаткам, процентов тридцать товара пришло сразу негодным, а семьдесят было распродано поварами где-то за пол цены, это учитывая десятипроцентную долю самих поваров. Стало понятно нежелание Якова Алексеевича уходить в отпуск. В конверте лежало значительно больше денег, чем получал заместитель по административно-хозяйственной части заработной платы в месяц, и это только за одну неделю. Приняв решение, Джерри снова направился в столовую.

Там как раз выгружали входящие в меню на завтрак булочки. Точнее то, что должно было быть булочками: подгоревшие или непропеченное бесформенное нечто.

— Я уже подписал! — протянул ему накладные главный повар.

Джерри взял накладную, а также плохо пропеченный комок теста и сунул его в лицо повару:

— Ешь, и ещё себе положи каши, что должна быть на завтрак.

— Эээ, это же невозможно есть. — не понимал, что происходит толстяк.

— И я о том же! Как это должны есть школьники?

— Никто не должен, и никто не ест, в столовую никто не ходит!

— Так поэтому и не ходят, что это есть невозможно, хотя плату за питание с родителей учеников собирают исправно. — все тыкал недобулочкой в лицо повару Джерри.

— А ты что, только родился? — попер уже на него повар своим здоровенным пузом. — Деньги взял, поэтому не строй из себя монашку и завали рот, не то пиздану разок, не посмотрю, что начальничек, блядь.

Только пизданул Джерри, легонько, так, что всколыхнулись жиры повара не только на затылке, но и на пятках, а сам он сел жопой на пол и широко открыл рот, пытаясь заново научиться дышать. Джерри же взял его за загривок, ширины ладони естественно не хватило, чтобы охватить такой толщины шею, поэтому было похоже, будто стальные крюки впились глубоко в плоть, только крови не было, и потащил повара к плитам, где стояли кастрюли и с завтраком, и с обедом, и с полдником, которые, впрочем, нельзя было отличить. Там и начал заливать горячую вонючую бодягу прямо в широко открытый рот. Толстяк завизжал, попытался вырваться, но Джерри его легко удерживал, пока тот не начал блевать. Поварихи в это время, тихо забившись в угол, видя то, как легко, словно тряпичную игрушку, тащил начальник сто пятидесятикилограммового шефа, а потом словно трепыхающегося кутёнка удерживал на месте и кормил, решили помалкивать и не отсвечивать.