Чрезвычайная экономия слов может привести к двусмысленности. Но я понял. В Кеннингтон-Лейн раса обычных мужчин и женщин, казалось, вымерла. Все они были джентльменами, если только не являлись женщинами или детьми, подобно тому, как либерийская армия состояла только из генералов. Дворники, разнорабочие, молочники, торговцы товарами – все были беспристрастно занесены моим помощником в ранг сквайров.

Нынешний «джентльмен», похоже, предпочитал аристократический отдых – водил кэб или какой другой экипаж. Войдя в комнату, он коснулся шляпы, осторожно закрыл за собой дверь, а затем, без всяких объяснений, протянул мне записку с надписью: «Доктору Стиллбери».

– Вы понимаете, – сказал я, открывая конверт, – я не доктор Стиллбери. В настоящее время его нет на месте. Я просто помогаю ему с пациентами, пока он в отъезде.

– Это не имеет значения, – ответил мужчина, – вы тоже сойдёте.

Я открыл конверт и прочитал записку, которая была довольно краткой и, на первый взгляд, ничем не примечательной:

На записке не было ни адреса, ни даты, и автор был мне неизвестен.

– В этой записке упоминаются подробности. Какие именно? – поинтересовался я.

Посланник смущенно провел рукой по волосам.

– Это смехотворное дело, – сказал он презрительно, – на месте мистера Вайса я бы им не занимался. Больной джентльмен, мистер Грейвс, один из тех людей, которые не выносят врачей. Он болеет уже неделю или две, но ничто не может заставить его обратиться к доктору. Мистер Вайс делал все, что мог, чтобы переубедить его, но все бестолку. Он отказывался. Похоже, однако, что мистер Вайс пригрозил послать за медиком самостоятельно, так как он стал нервничать, и тогда мистер Грейвс сдался, но только при одном условии: Доктор не должен быть местным, ему нельзя говорить, кто больной, где он живёт, и вообще ничего о нем. Он заставил мистера Вайса дать такое обещание ему, прежде, чем послать за доктором и тот, конечно, должен сдержать слово.

– Но, – заметил я с улыбкой, – вы только что назвали мне его имя, если, конечно, его действительно зовут Грейвс.

– Это вам судить, – сказал посыльный.

– Вы утверждали, что я не должен знать, где живет ваш таинственный мистер Грейвс, но я же увижу это сам. Я же не слепой, знаете ли.

– Мы рискнём, – ответил мужчина, – но вопрос в том, возьметесь ли вы за эту работу?

Да, это был вопрос, и я некоторое время обдумывал его, прежде чем ответить. Мы, медики, хорошо знакомы с людьми, которые «терпеть не могут докторов», и нам не хочется иметь с ними дело. Такой пациент обычно неблагодарен и всем недоволен. Взаимоотношения с ним неприятны, он доставляет много хлопот и плохо поддается лечению. Если бы это был больной из моей собственной практики, я бы сразу отказался от этого дела. Но я был всего лишь замещающим врачом и не мог легкомысленно отказаться от работы, которая принесла бы прибыль моему начальнику, как бы неприятно это для меня ни было.

Размышляя об этом, я полубессознательно изучал своего посетителя, повергнув его в некоторое смущение. Его внешний вид нравился мне так же мало, как и его миссия. Он стоял около двери, где свет был достаточно тусклым, поскольку освещение было сосредоточено на столе и кресле для пациента. Я заметил, что у мужчины было хитрое, непримечательное лицо и сальные рыжие усы, которые плохо сочетались с его небрежной униформой, и он носил парик. Что-то настораживало меня в нем, хотя, возможно, все дело было просто в пред­убеж­дении. Нет ничего недостойного в том, чтобы надеть парик. Ноготь на его руке, державшей шляпу, имел уродливые следы какой-то травмы, что, опять же, хотя и некрасиво, но никоим образом не отражает моральный облик человека. Наконец, он внимательно наблюдал за мной со смесью волнения и лукавого самодовольства, что было явно неприятно. В целом, он произвел на меня отталкивающее впечатление. Мне совершенно не нравился этот человек, но все же я решил осмотреть больного.

– Полагаю, – ответил я, наконец, – не мое дело, кто этот пациент и где он живет. Но как вы собираетесь все организовать? Меня приведут в дом с завязанными глазами, как гостя в бандитское логово?

Мужчина слегка ухмыльнулся и явно почувствовал облегчение.

– Нет, сэр, – ответил он, – мы не собираемся завязывать глаза. У меня на улице экипаж. Вряд ли из него вы что-то увидите.

– Отлично, – сказал я, открывая дверь, чтобы выпустить посыльного, – я буду готов через минуту. Полагаю, вы не можете дать мне никаких объяснений о том, что случилось с пациентом?

– Нет, сэр, не могу, – ответил он и отправился к экипажу.

Я сунул в сумку лекарства для неотложной помощи, несколько инструментов, выключил свет и вышел наружу через приемную. Экипаж стоял у тротуара, возница был рядом, а мой аптекарский помощник с большим интересом наблюдал за событиями. Я тоже с любопытством и неудовольствием окинул взглядом эту картину. Экипаж представлял собой что-то вроде большого крытого фургона, который используют некоторые коммерсанты. Обычные стеклянные окна были заменены деревянными вставками, предназначенными для того, чтобы снаружи не было видно перевозимых внутри ящиков с образцами продукции, а двери запирались снаружи ключом. Когда я вышел из дома, возница отпер дверь и придержал ее, давая мне возможность пройти внутрь.

– Сколько времени займет путешествие? – поинтересовался я, шагнув на ступеньку.

Мужчина задумался на мгновение.

– Мне потребовалось около получаса, чтобы добраться сю­да, – ответил он.

Это меня обрадовало. Полчаса в каждую сторону и полчаса на осмотр пациента. В таком случае, будет половина одиннадцатого, прежде чем вернусь домой, вполне вероятно, что я уже не обнаружу на пороге никаких поздних посетителей. Пробурчав проклятия в адрес неизвестного мистера Грейвса и посетовав на беспокойную жизнь заместителя доктора, я сел в непривлекательный экипаж. Возница тут же захлопнул дверь и повернул ключ в замке, оставив меня в кромешной темноте.