Машина останавливается. Мы приехали. Стеклянную дверь услужливо открывает крупный мужчина представительного вида в костюме свободного покроя, под которым одинаково удобно прятать и намечающееся брюшко, и кобуру с пистолетом.

Тут же у входа нас встречает миловидная девушка, улыбкой, жестами, прической и точеной фигуркой напоминающая заводную куклу, работающую в жестко заданном режиме. Она ведет нас через зал, больше напоминающий музей, чем вестибюль ресторана.

Кажется, все эти мраморные колонны, античные статуи в нишах, резные панели на стенах, высокие сводчатые потолки со свешивающимися с них роскошными люстрами в совокупности называются стилем Ренессанс, дошедший до нас с тех далеких времен, когда люди, загнанные в жесткие рамки эпохой средневековья, наконец получили свободу творчества… и, на мой взгляд, несколько переборщили с тягой к показной роскоши. Но Ему нравится это сочетание тяжеловесного мрамора, изобилия золотой отделки, и витающей вокруг ауры исключительности, невидимым барьером отделяющей тех, кто внутри, от тех, кто снаружи. Пока что мне очень неуютно быть в подобных местах. Но я привыкну. Надеюсь, что привыкну…

Мы входим в обеденный зал.

Взгляд сразу цепляется за белый рояль, стоящий посредине и окруженный круглыми столами, накрытыми белоснежными скатертями. За роялем сидит молодой парень, увлеченно работая пальцами по клавишам. Слева от него девушка негромко подыгрывает на саксофоне. Справа коротко стриженная дама с микрофоном что-то тихо поет по-итальянски. И все это великолепие словно накрыто сверху куполообразным потолком, разрисованным под небо с золотыми амурами и утяжеленным массивной золотой люстрой, которая если упадет вниз, то непременно похоронит под собой и музыкантов, и всех, кто находится сейчас в зале. Почему-то у меня сразу возникает ассоциация с круглой крышкой, которой накрывают горячие блюда перед подачей. Наверно, так же неуютно, как я сейчас, ощущало бы себя жаркое под этой крышкой, если б умело чувствовать.

— Нам сюда, — говорит Он, показывая глазами на один из столов… за которым уже сидят четыре человека. Ничего не понимая, смотрю на него.

— Так нужно, — одними губами произносит Он.

Так нужно…

Ему.

Не мне…

Мне был нужен ужин только для нас двоих. Тот самый, что лежит сейчас в холодильнике, так и не став маленьким семейным праздником. Но то, что нужно мне, вновь остается за кадром нашей семейной жизни. Зато на главном ее экране всё чаще появляются слова: «Ну ты же понимаешь, так нужно». И я не пойму порой, это название новой главы затянувшегося фильма под названием «любовь» — или его титры, после которых люди выходят из зала, и расходятся в разные стороны навсегда…

Похоже, он прочитал что-то в моих глазах, и на мгновение его лицо теряет холодную неприступность, характерную для всех присутствующих в этом зале:

— Пожалуйста. Это мои новые бизнес-партнеры. Очень прошу…

— Почему не сказал в машине?

— Боялся, что ты попросишь остановить и выйдешь на полдороге…

Этот короткий диалог происходит в то время, как мы идем к столу. Вернее, он ведет меня, поддерживая под локоток. Иначе бы я встала посреди зала эдакой еще одной мраморной колонной, без которой всё, что я чувствую, непременно рухнуло бы вниз — и, боюсь, последствия оказались бы не менее разрушительными, чем от упавшей люстры. Для Него-то уж точно.

Но я иду. Нет, не иду — переставляю ноги. Есть разница, потому, что переставлять очень непросто, каждое движение дается с трудом. Так нужно. И если я все-же переставляю, то получается, что это нужно обоим.

За столом сидят двое мужчин и две дамы, о чем-то беседуют. При нашем приближении взгляды скрещиваются сначала на нем — и в глазах сидящих я вижу узнавание — а потом на мне.

Взгляды мужчин привычны — особенно когда я в таком платье — и ничем не отличаются от сальных касаний на улице и в метро. Да и в глазах дам ничего нового. Сканирование сверху вниз, затем однозначный вердикт: «я — лучше». После которого начинается разбор деталей. Платье у нее — безвкусица, прическа — тем более, украшения — дешевка, да и сама она деревня деревней. После чего дамы синхронно улыбаются: добро пожаловать в наш гадюшник. Пошипим?

Любви без жертв не бывает. Иначе это не любовь, а игра, где ты пытаешься выиграть у того, кто в этом случае непременно проиграет. Настоящая любовь, это когда оба готовы поддаться, чтобы победил тот, кто тебе небезразличен. И сегодня я иду к этому белому столу, словно к алтарю, на который должна положить всё, что хотелось мне.

Этот вечер.

Мои эмоции, что бурлят во мне потому, что он сложился не так, как я хотела.

А также все мои мысли по этому поводу.

Бывают минуты, когда нужно просто отбросить своё «я» — и улыбнуться людям, которые собрались возле алтаря для того, чтобы разделать тебя взглядами, словно ягненка, выпить твою кровь, съесть твое мясо, переварить, и забыть.

Кто-то наверняка скажет: вот дура! Муж — богатый, красивый, любящий — привел ее в дорогущий ресторан, а она строит из себя жертву. Но кто-то и дайвингом занимается, и с парашютом прыгает, и жизни своей не представляет без автогонок. Я же до трясучки боюсь глубины, высоты и скорости. Все люди разные. Но, возможно, для меня было бы легче, зажмурившись, шагнуть из самолета в облака с парашютом за спиной, чем садиться сейчас на стул, заботливо отодвинутый официантом.

Знакомимся.

Он представляет сначала мужчин, потом их спутниц. Высокого брюнета с нитями красивой проседи в волосах и жгучим взглядом, присущим опытным бизнесменам и профессиональным убийцам, зовут Александром. Судя по широким обручальным кольцам с крупными бриллианатами на пальцах, его спутница — жена. Примерно того же возраста, и взгляды похожи.

Это не случайно. Ее Он представляет, прежде всего, как партнера Александра по бизнесу, а уж как жену потом. Понятно. За столом сидит пара львов, приучившихся вместе загонять добычу и потом в случае удачи не драться за лучший кусок. Отмечаю, как мое самолюбие слегка колет крохотная булавка зависти. Я, наверно, тоже хотела бы в паре с Ним выходить на охоту, и делить наши общие победы на двоих. Но увы, я не из того теста. Воительница из меня никакая, на принцессу бы выучиться.

Взгляд второго мужчины — толстенького, кругленького, обильно потеющего — преисполнен доброжелательности, явно простимулированной глубоким вырезом моего платья. Но женским чутьем я понимаю, что это радушие хищной дионеи, приветливо раскрывшей зубастые листья в ожидании беспечной мухи.