Кстати, он действительно симпатичный. Второй взгляд выявил детали. Темные волосы красиво подстрижены. На левой брови небольшой шрам, которые, как известно, украшают мужчину. Глаза цвета молочного шоколада. Морщинки в их уголках, свойственные людям, которые много смеются. Волевой подбородок. Широкие плечи, но при этом чувственные пальцы музыканта, которыми он рассеянно поглаживает экран телефона — наверно, тоже листает старые фото или новостную ленту, думая при этом о чем-то своем.

Здесь, в лаунже, у всех появляется время подумать. Время, совершенно свободное от обычной, повседневной жизни, которая осталась там, за границей государства, которое ты уже покинул. Время между регистрацией и посадкой на борт целиком принадлежит только тебе, и больше никому. Нет расписания важных дел, некуда бежать, не к чему стремиться. Ты словно попадаешь в некий вакуум, где есть только ты — и твое по-настоящему свободное время.

Нет, конечно, какой-то трудоголик с железными нервами, возможно, даже здесь уткнется в свой ноутбук и продолжит зарабатывать деньги, нажимая на кнопки клавиатуры. Я бы так не смогла. Перед полетом я чувствую легкую нервозность, замешанную на отрешенности. Странное состояние. Ведь каждый человек перед тем, как подняться в воздух, так или иначе думает о том, что самолеты имеют свойство иногда падать…

И каждый старается не думать об этом. Не нужно это. Ведь и автомобильные аварии случаются, и кирпичи с крыш порой падают, так что ж теперь в машины не садиться и по улицам не ходить? Глупо, верно?

А всё равно думается… Потому наверно я сейчас листаю фото, не видя фотографий, и тем же самым занимается тот красивый парень по соседству. И все остальные люди в лаунже. Отвлекаются. Стараются не думать…

Но тут механический женский голос в динамиках объявляет начало посадки. И тут же лаунж приходит в движение. Люди собираются, поднимаются из-за столиков, идут к выходу. Брюнет с волевым подбородком — в их числе. Ну и отлично. Посижу в одиночестве. Странно, почему после объявления на посадку люди идут к своим воротам и становятся в очередь? Раньше ли ты сядешь на свое место в самолете, позже ли — какая разница? Зачем стоять, дыша в чей-то затылок, когда можно спокойно ближе к окончанию посадки без всяких очередей пройти через ворота и занять свое место?

В лаунже пусто. Вместе с людьми ушла их тревога, витавшая в воздухе все это время. Теперь здесь пустота. Гнетущая, как вопросительный взгляд бармена из-за стойки — мол, все ушли, а эта чего здесь торчит? Даже не знаю, что хуже — то невидимое звенящее беспокойство, или вот это почти осязаемое ничто, давящее на плечи и стесняющее дыхание…

Понимаю, что это я себя накручиваю. Я редко летаю, и потому просто боюсь самолетов даже больше, чем автомобилей. К стальным гробам на колесах я привыкла как к неприятной необходимости. Авиаперелетов в моей жизни было крайне мало, так, пару раз до замужества, поэтому естественно, что непривычной опасности боишься больше, чем повседневной.

Наконец я не выдерживаю, встаю из-за столика, и иду искать свои ворота. Теперь я понимаю почему люди стоят в очереди на посадку, дошло наконец. Это естественно для общественных животных сбиваться в стаи перед лицом опасности. Вместе бояться легче. Поэтому лучше уж я постою среди таких же, как я, пытающихся загнать внутрь, в себя животный страх перед высотой, чем буду бороться с ним в одиночку сидя в лаунже.

Ворота нахожу быстро, становлюсь в конец очереди за молодой парой. Она в коротком белом платье, похожем на сложенные крылья бабочки-капустницы. Он — в новом, возможно, вчера купленном костюме. На их руках сверкающие обручальные кольца без бытовых царапин, которые за годы после женитьбы неизбежно появляются и на благородном металле, и на отношениях супругов.

Ее взгляд сияет. В его глазах неуверенное счастье мужчины-молодожена, еще не осознавшего произошедшее. Им некогда бояться полета. Их головы сейчас полностью заняты прошедшей свадьбой и предстоящим свадебным путешествием, и в них нет места настоящему…

Завидую им. Потому, что с каждой минутой боюсь все сильнее и сильнее. Последний раз я летала в самолете довольно давно. Не помню, как было тогда, но сейчас всё точно по-другому. Страх заполняет меня, подкатывает к горлу, и я лишь усилием воли передвигаю ноги, медленно, но верно приближаясь к неизбежному.

Наконец очередь проходит, и вот я уже в самолете. Досталось место у окна. Даже не знаю, хорошо это или плохо. С одной стороны, наверно это будет откровенный мазохизм в моем случае — бояться и одновременно смотреть в иллюминатор, упиваясь собственным страхом. Но может, оно мне и нужно, чисто для того, чтоб встряхнуться. Или же лучше будет опустить шторку, закрыть глаза и не открывать их до самого Парижа? Не знаю, не решила еще. Видно будет.

Рядом садится огненно-рыжая девушка в белой футболке с изображением Эйфелевой башни, и сразу же затыкает уши наушниками. Понятно. Не расположена к общению. Как и я. Спасибо ей. Люблю незнакомых людей, которые не хотят разговаривать со мной, предпочитая оставаться в своем мирке, где есть только один всегда приятный и понятливый собеседник. Не общение с тем, кто по воле случая оказался рядом — это своего рода вежливость, достойная уважения. В таких людях я чувствую родственную душу, и отвечаю им взаимностью, не пытаясь нарушить столь комфортное для них одиночество.

Проходит несколько минут. Командир корабля объявляет всё, что должен объявить, стюардессы показывают всё, что должны показать пассажирам — ремни безопасности, кислородные маски, спасательные жилеты, инструкции на тему что делать, если вдруг произойдет то, что, надеюсь, никогда не случится со всеми, кто сейчас сидит в самолете. Наверно этот ритуал всё-таки нужен, хотя ни разу не слышала, чтобы кому-то при авиакатастрофе помогли ремни, маски, жилеты и инструкции.

Наконец все формальности позади, самолет выруливает на взлетную полосу, разгоняется и отрывается от земли. Девушка рядом закрывает глаза и ставит на своем телефоне максимальную громкость. Там, в ее мире, гремит музыка. И даже если случится непоправимое, она навсегда останется там, обернутая любимой мелодией словно сплошным непробиваемым бронежилетом, ничего не поняв и не почувствовав.