Но часы тикают, отсчитывая секунды, и слово «надо» становится не просто словом, а вполне себе осязаемой причиной подняться с пуфика, открыть дверь, и выйти на лестничную площадку, волоча за собой чемодан — так самоубийца тянет за собой камень, который поможет ему побыстрее опуститься на дно.

— Так, хватит себя накручивать! Не на казнь идешь, а в командировку летишь на неделю всего! — строго говорю сама себе, запирая квартиру и нажимая кнопку лифта. — Вернешься, и всё будет по-старому. Ты просто боишься, и это нормально. Это пройдет. Наверно…

Спускаюсь. Таксист предупредительно забирает чемодан. Сажусь сзади, по диагонали с водителем. Муж говорит, что так положено по этикету. Не знаю как там насчет этикета, но я не люблю разговаривать с незнакомыми людьми — и иногда заднее сиденье спасает от навязчивых разговоров с шоферами, которые таким образом развлекают себя, искренне считая, что беседа с ними доставляет удовольствие пассажиру.

Но не в этот раз.

В зеркале заднего вида ловлю внимательный взгляд. Зря я это, надо было смотреть в окно. А так контакт глазами можно расценить как желание клиента потрепаться.

Именно так он и расценивается.

— Куда летите, если не секрет?

— В Париж.

— А почему не с мужем?

— У него работа.

Взгляд в зеркале становится вопросительно-недобрым. Если водитель сейчас спросит «к любовнику собрались?», попрошу остановить машину и выйду.

Но нет, следующий вопрос поставлен по-другому:

— Попробую предположить. В гости к друзьям?

— Нет. Тоже по работе.

Взгляд в зеркале становится злым и одновременно тоскливым, как у собаки, которую избили и бросили на дороге.

— Эх… Моя вот тоже съездила. По работе… Там и осталась, с каким-то придурком. Извините, просто нахлынуло.

— Ничего. Понимаю.

Мне становится немного жалко этого мужика, которому жизнь сначала подарила любовь, а потом отняла ее, жестоко и равнодушно. Конечно, можно много говорить на тему, что «так судьба сложилась», «в разрыве виноваты оба» и так далее, и тому подобное. Но это всё для самоуспокоения. Когда люди расстаются, одному из них всегда больнее. Тому, для кого эти отношения были более важными и нужными.

В машине, нагретой солнцем за утро, пахнет пластиком, обивкой сидений, хорошим ароматизатором. И еще чем-то тяжелым, гнетущим, если подобное слово можно применить к запаху. Дезодорант вроде и глушит его, но нотка всё равно остается, как если бы недобросовестный повар попытался залить не очень свежие овощи каким-нибудь причудливым соусом. Возможно, так пахнет застарелая тоска, пропитавшая всё пространство этой машины, которая уже очень давно возит своего хозяина и успела стать частью него. Наверно он тоже не любит выходить из нее надолго, как я из своей квартиры. Давнее горе тоже может стать привычной атмосферой, которую не хочется покидать.

Мы неторопливо едем по городу, улицы которого, словно артерии огромного организма, забиты пробками. Мегаполис болен этими фырчащими тромбами, вылечить которые крайне сложно. Для этого нужно строить много новых дорог, и это делается потихоньку, но напоминает реанимацию умирающего. Без толку всё. Сколько себя помню, по утрам лучше сидеть дома, или ехать на метро, иначе непременно попадешь вот в такую медленно движущуюся затхлую реку из металлических, нагретых солнцем коробок с людьми, запечатанными внутри.

Наконец машина подъезжает к зданию аэропорта. Выхожу, расплачиваюсь с таксистом, и вместе с такими же, обремененными чемоданами пассажирами втягиваюсь внутрь огромного стеклянного здания, где начинается процедура просеивания багажа и человеческого материала через специальные устройства, предназначенные для поиска запрещенных предметов. Психологически не особо приятная.

Чувствуешь себя не кем-то, а чем-то, неким предметом на конвейере, который тщательно исследуют на предмет возможных изъянов. Хочется надеяться, что когда-нибудь изобретут некий коридор, чтоб люди спокойно шли по нему, ни о чем не подозревая, а в это время их вместе с багажом просматривали бы невидимыми лучами. А еще лучше, чтоб настало когда-нибудь такое время, когда все люди на планете начнут просто доверять друг другу, вылечив нашу маленькую планету от терроризма, злобы, зависти, и человеческой глупости, порождающей все вышеупомянутые недуги. Понимаю, что утопия это, так, несбыточные мечты… Но что еще делать, как не мечтать, стоя в очереди перед проходом через рамку, просвечивающую тебя насквозь?

Наконец этот театр недоверия заканчивается, и я прохожу в зону беспошлинной торговли — странное место, где по идее цены должны быть намного ниже тех, что вне здания аэропорта, но на самом деле всё наоборот. Говорят, раньше да, в «дьюти фри» все товары были дешевле, но это время осталось в далеком прошлом. Какой тогда смысл в этих магазинчиках с конскими ценами? Не понимаю. Впрочем, я сюда не понимать пришла, а дожидаться своего рейса, до посадки на который осталось не так уж много времени.