— Ха! Привидений не бывает, — заявил Корчиков, косясь на черного кота, что лакал из миски, но в его голосе не слышно было уже уверенности.

— Ты дальше слушай, — тихо проговорил Лифанов. — Не успел я разглядеть, кто там, как вдруг с ревом несётся «Москвич»! Я едва успел отскочить! Колёса шлифанули в том месте, где я только что стоял. Мгновение — и стал бы блином на асфальте! Кот меня держал на месте, и я там чуть не погиб! Представляете?

— Жутко, — пробормотал Корчиков.

— А дальше — еще интереснее, — Лифанов понизил голос. — Смотрю — кот. Сидит. И улыбается. Не морда, а само дьявольское довольство. А я ему говорю: «Ты что, гнида, спас меня или приговорил?» А он махнул хвостом и исчез во дворах.

В этот момент дверь неожиданно отворилась.

— А, начальник, я знала, что ты придёшь, — на пороге выросла крепкая пожилая женщина. Не скрюченная, как Баба-Яга, а вполне себе прямая и бодрая, но изрядно возрастная.

Я изобразил изумление, мол, откуда вы знали, что приду?

— Заходите, — кивнула бабка и нырнула в избу, а мы — за ней…

Лицо у гадалки морщинистое, но с хитрецой, будто саму судьбу перекраивать научилась. Глаза цепкие — бусины, как у крыски, бегают туда-сюда, оценивают клиента, будто примеряют — сколько можно с него содрать. Брови тонкие, неестественно выгнутые, словно её саму каждый раз удивляет собственная наглость. Губы намазаны кровавой помадой, но держится она лучше советского режима. Волосы редкие, тронутые серебром, собраны в тугой пучок под павловопосадским платком, когда-то ярким, а теперь таким замусоленным, что его можно спутать с тряпкой.

Одеяние — хаос и колдовская сила одновременно: цветастый халат, подпоясанный чем-то, что в прошлом, возможно, было занавеской, а поверх этого многослойного безумия — ещё и шаль с бахромой, явно пережившая как минимум Октябрьскую революцию. На пальцах массивные кольца, стекляшки в них зелёные, но поданы так, будто это царские изумруды, спасённые от белогвардейцев.

Гадалка села за стол, а мы остались стоять.

Её руки, жилистые, тонкие, с цепкими пальцами, то и дело хлопали по столу, разбрасывали карты или тряслись над шаром, словно вот-вот сотворят нечто великое. А по факту — просто собирались объявить клиенту, что «с глаз долой — беда на пороге».

В доме пахло смесью табака, нафталина и чего-то неопределённо тревожного, как будто в комнате одновременно курили дедушки, прятали неведомое добро в бабушкины сундуки и варили зелье на основе советского шампуня.

В каждом движении хозяйки была уверенность человека, который точно знает: чем страшнее он наговорит, тем больше купюр оставит клиент на шатком деревянном столе, заваленном картами, свечами и крошками, возможно, недоеденной пироженки из «Кулинарии».

Я огляделся.

Тусклая лампочка под красной тряпкой (называется «атмосферный свет»). На стене — гирлянда из засушенных головок чеснока, зеркальце в трещинах и икона Николая Угодника с налепленным амулетом.

В углу — высокий резной шкаф, на котором лежат пыльные журналы «Работница» и банка варенья, подписанная: «на зиму 1978».

Стол накрыт тяжёлой бордовой скатертью с золотыми узорами. В центре — огромный хрустальный шар (на самом деле — обычный стеклянный, но свет от лампы падает так, что он кажется магическим).

Колода старых затёртых карт Таро (причём не всех, некоторые из них — из обычной колоды).

Странные пузырьки с жидкостями — вроде «Эликсир здоровья», но на деле, я уверен, это просто ромашковый чай.

Тяжёлый медный колокольчик, в который гадалка звонит перед «особенно важными предсказаниями».

По углам комнаты расставлены свечи — закопчёные и с потёками. Они то гаснут, то вспыхивают от сквозняка, но выглядит это и вправду жутковато. Наверняка это какой-то химический фокус, но на моих гавриков он произвёл неизгладимое впечатление.

Лифанов, делая вид, что не боится, с любопытством осматривал полку на стене. Я тоже подошёл ближе — там лежала старинная книга в кожаном переплёте. Рядом — маленький мешочек с белым «волшебным порошком».

На полке гордо стоял засушенный ворон, по легенде — символ потустороннего. Рядом — кусок «метеорита».

— Не трогай руками, — прохрипела бабка, зыркнув на старшину. — Иначе пальцы отсохнут…

Тот резко отдёрнул руки от ворона.

Да-а-а. Неплохо тут у Аграфены обставлено. Жутковато…

В этот момент в избу вернулся черный кот. Лифанов отошёл к стенке и старался на него не смотреть.

— У нас просьба, Аграфена Тимофеевна, — изображал я некоторое смущение, в ансамбль с обстановочкой. — Нам нужно…

— Знаю, — перебила меня женщина. — Все знаю…

Гадалка сузила глаза и склонила голову набок, словно прислушиваясь к чему-то.

— Можешь ничего не рассказывать, — протянула она зловеще, словно потягивала на зубах это слово, раздумывая, выплюнуть или проглотить. — Я знала, что ты приведёшь юродивых.

Я ухмыльнулся (конечно, я уже успел ее проинструктировать и пообещать неплохое вознаграждение).

— Ну, конечно. Вы же у нас провидица, Аграфена Тимофеевна.

Бабка фыркнула.