— Вообще-то, я не для гаданий пришел.

— Знаю, знаю… ты ранен. Исправлял ошибки прошлого, и тебя зацепило, — подметила она с лёгкой насмешкой.

Я взглянул на свою куртку, заляпанную кровью, и тихо спросил:

— Поможете залатать рану?

— А с чего ты взял, что я могу? — прищурилась Аграфена.

— Ну… вы же ведьма, и в хорошем смысле этого слова, — пожал я плечами.

— Я — не ведьма, а ведунья, — усмехнулась она, — знахарка, если хочешь знать, это совсем другое. Понял?

— Угу. Ну так что, поможете?

Та только всплеснула руками — впрочем, и то тихонько, будто знала наперед, что ей всё равно придётся ранами заняться.

— Что мне с тобой ещё делать? Ладно, скидай куртку и рубаху. Сейчас лечить тебя будем. Повезло тебе, что во время войны я работала медсестрой в полевом госпитале — зашивать умею. На передовой всякое приходилось делать, врачей на всех не хватало.

— А там точно зашивать надо? — спросил я, сглотнув и представляя себе это дело без наркоза.

— Боишься?

— По должности не положено бояться, — улыбнулся я, а про себя подумал, что уколы и зашивания я не очень жалую.

— Не бойся, начальник, ты ничего не почувствуешь. Есть у меня настойка добрая, сильная — на мухоморах. Будешь парить в небесах, хоть живым режь, не узнаешь.

— Ладно… только, пожалуйста, резать меня не надо — наоборот, дырки лишние зашить, — согласился я, сняв одежду до пояса и показав окровавленное, уже подсохшее плечо. — И желательно так, чтобы никто не догадался, что у меня под одеждой повязка, — добавил я.

— Ясен пень, — хмыкнула Аграфена по-свойски, — думаешь, я дура? Потому ты ко мне и пришёл, а не в больницу. Но тайны я хранить умею. Я никому не сказала, что ты ненашенский, пришлый…

— Да нашенский, я нашенский, Аграфена Тимофеевна, опять вы заладили, — подмигнул я.

— Ну-ну… — хитро улыбнулась она, — вот, выпей пока.

Она подала мне склянку с молочной, вонючей жидкостью, пахнущей так, будто в гнилом дупле сдохла жаба.

— Пей, пей! — подбодрила меня она, — до дна пей. Вот молодец, хороший ты человек, начальник. Это сразу видно… хотя грехов на тебе — хватит на две жизни.

— Все мы не без греха, — пожал я плечами.

Хотел было еще что-то сказать, но вдруг почувствовал, как будто меня подхватило и увело в небо, словно я полетел вверх. Странное ощущение. Никогда ничего подобного не испытывал.

Внезапно перед глазами пронеслось видение: я увидел себя в будущем, того себя, что запускал станки на зоне, руководил там цехом. Но вот сейчас я не был заключённым. А был… главным инженером на каком-то крупном предприятии. Подробностей я не видел, все как сквозь туман.

А еще в этом видении у меня была красавица жена и трое детей. А мои престарелые родители — живые, весёлые, с радостью встречавшие внуков, обнимали их у калитки дачи. Тепло и радость разливались по моему сердцу, как солнечный луч по заснеженной полянке, и я тихо проговорил: я всё сделал, я всё исправил.

— Эй! — кто-то потряс меня за плечо.

Проснувшись, я обнаружил, что рука перебинтована и совсем не болит — даже отёка не заметно. Аграфена склонилась над моей кроватью и сказала:

— Ну все, соколик, ты как новый целковый теперь.

— Сколько же я здесь пролежал? — спросил я, удивленно оглядываясь.

— Два дня… — тихо ответила она.

— Два дня? — удивился я. — Это как же! Меня все потеряли там! Как так!

— Не беспокойся… Я вызвала твоего друга, этого шебутного Эдика. Он всё уладил и на работе, и дома у тебя. Сказал, что ты в срочной командировке — чай, переживут пару дней, тем более сейчас выходные.

— Спасибо, Аграфена Тимофеевна, но почему вы меня не разбудили раньше?

— Ты долго путешествовал, — многозначительно сказала старуха, — не хотела прерывать твой путь. И потом, во сне мои мази и травки работают быстрее. Сам чувствуешь, что рана хорошо заживает, а рука и не болит совсем. Так?

— Где это я, по-вашему, путешествовал? — спросил я, недоверчиво прищурившись.

— Ты сам знаешь, — хитро хмыкнула она, — судьба такая штука, ею управлять надо, а не полагаться на нее. Куда повернёшь, туда и выйдет.

— Вы правы… Мы сами вершим свою судьбу… У меня просьба еще небольшая.