Тогда взял за шкирку Рябого, оттащил его тело к задней части машины. Горбоносого — следом. Гурьев оказался самым тяжёлым, но оставшийся адреналин в крови помогал двигаться быстрее и преодолеть ноющую боль в плече. Пусть полежат пока в кучке.

Я нашел неподалёку колодец. Глубокий, бездонный, оставшийся от старого водозабора. В таких местах легко исчезают следы и трупы.

Двое ушли вниз быстро, исчезли в тёмной пасти без звука. Третьего, Гурьева, я сбросил последним.

— Прощай, Хозяин, — пробормотал я, глядя, как его тело проваливается в пустоту, беспомощно всплеснув руками. — Ты убил меня в прошлой жизни, уничтожил мою семью… Но я вернулся за тобой с того света. Счастливого пути в ад.

Я вернулся к машине и, шаря по земле, собрал все гильзы, свои и чужие. Гильзы и пистолеты Гурьева и Рябого отправились туда же, в колодец. Гравий под ногами оказался рыхлым. Несколько энергичных движений ботинками — и следы крови на земле исчезли. Только там, где я пробил горло Гурьеву, пришлось собрать в пригоршню влажную от крови землю и выкинуть всё в тот же колодец.

Жигуль я отогнал и спрятал в руинах. Потом вернусь за ним и уничтожу. Теперь я знаю, как заметать следы. Снова опустив руки к земле, я залепил грязью пулевые отверстия в двери «Волги». Надо будет срочно поменять дверь, и без лишнего шума. Наконец, я сел в машину. Отец лежал без сознания, но дышал ровно. Я похлопал его по щекам.

— Эй, очнись.

Он застонал, слабо приоткрыл глаза:

— Голова… чёрт…

— Ты жив. Это главное.

Он с трудом сфокусировал на мне взгляд, приподнялся на локтях.

— Что… что случилось?

— Тебя хотели убить.

Отец моргнул, помотал чуть головой, будто отгоняя наваждение.

— Чёрт… Да, они… они меня куда-то везли… Я почувствовал удар… дальше — пустота…

Я пристально смотрел на него.

— Ты больше никогда не свяжешься с такими, как они. Понял?

Отец нахмурился.

— Ты кто вообще такой?

— Тот, кто тебя спас. И тот, кто говорит: забудь этот день, забудь, что здесь произошло.

Он прикусил губу, глядя на меня.

— А Гурьев? Его люди?

Я отвернулся к дороге.

— Их больше нет.

Отец долго молчал.

— Ты их…

— Больше они тебя не побеспокоят. Но ты должен молчать. Никто никогда не должен знать, что ты был с ними. Что вообще выезжал за город.

Он смотрел на меня, его лицо побледнело.

— А тебя?

Я сжал руль.

— Ты никогда меня не видел.

— Кто ты?

Я нажал на газ.

— Просто друг. А теперь ты должен рассказать мне все. Как ты связался с этими ублюдками? Почему они хотели тебя убить — и кто за ними стоит…

Отец насупился. Пожевал губу, а потом проговорил:

— Тебе можно доверять?

— А ты как думаешь? — хмыкнул я. — У тебя замечательная жена и сын. Ты о них должен думать, а ты… не ходи больше по кривой дорожке. Договорились?

— Откуда ты знаешь про мою семью? — встрепенулся отец. — Да кто ты такой?

— Я? Я — начальник милиции…

— Что?! Я арестован?

— Нет… Я правильный начальник милиции. За людей. Рассказывай, Александр Сергеевич. Я должен знать все, чтобы, в случае чего, подобного не повторилось.

И отец приготовился рассказывать…

Моя «раненая» служебная «Волга» катила по пустынной проселочной дороге в сторону Угледарска. Сквозь выбитое лобовое стекло в грудь бил холодный ветер. В другой момент я бы замерз, но сейчас что-то словно грело меня изнутри.

Отец, сидя на пассажирском сиденье, медленно повернулся ко мне. Его лицо, еще недавно полное горечи и стыда, теперь казалось покрытым тонкой пленкой спокойствия, но за нею будто бы искрилось сожаление и боль. Он начал тихим голосом, почти шепотом:

— Я все расскажу… Как мне вас называть?

— Давай на «ты», — мягко проговорил я. — Меня зовут Сан Саныч, Морозов.

— Как?! — встрепенулся отец. — Морозов? Я Морозов! Моего сына зовут Александр, и отчество у него — Александрович!

— Да, — закивал я. — Получается, мы с ним тезки… Ну или, быть может, какие-то родственники. Дальние, просто об этом не знали. Такое бывает, наверное, да?

Отец посмотрел на меня и вздохнул:

— Я точно где-то тебя видел. Не пойму где… а кто у тебя родители?

Мы еще поговорили о возможном родстве, но скоро разговор всё же перешел на то, как Гурьев влез в жизнь Александра Сергеевича.

— Саша, знай, я никогда не был преступником по своей натуре, — рассказывал отец. — Я был человеком старой закалки — старался жить честно, работал честно, решать всё надеялся справедливо. Но жизнь однажды вынесла меня туда, куда я совсем не хотел.