– Пытается, - обтекаемо ответил профессор.

Вот вам и причина, почему для своих экспериментов шаманы выбрали именно российский анклав.

– То есть, им нужны немощные люди?
– уточнил я.

– Получается так, - ответил профессор.
– Но их же болезнь сводит в могилу первыми. Нет, думаю - это тоже тупиковый путь.

На какое-то время он глубоко задумался. Макароны остыть успели, пока думал, а я уже до чаю добрался, когда профессор вынырнул из своих размышлений и сказал, что вообще-то может сработать. Если, мол, с помощью заразы убить не весь организм, а только мозг, да сделать такого человека одержимым, то нерабочий мозг не позволит новоприбывшему нормально управлять телом, но одержимость удержит тело от смерти. Эти твари не были бессмертными, но живучесть у них - дай Бог каждому. Каждому на нашей стороне, разумеется.

– Фактически, получится нечто вроде мутанта-идиота, - подытожил профессор.

– Они и сейчас не слишком умные, - проворчал я.

– А еще они - каннибалы, - развил свою мысль профессор.
– При этом шаманы как-то управляют мертвецами со сгнившими мозгами, из чего следует, что им разрушенный мозг подчиненного - не помеха. Вампиры - не вампиры, но вурдалаки у них могли бы получиться. Хотя диета нечисти - это уже вне моей компетенции. Возможно, они смогут обходиться одной кровью. Но тогда непонятно, почему столько смертей? Они всё еще отрабатывают методику?

– Смерть пугает, - медленно произнес Факел.
– А страх открывает дорогу одержимости.

– Если вы правы, то вполне возможно, что мы на пороге финальной стадии их опыта, - спокойно сказал профессор.
– Эпидемия расползается, несмотря на все усилия, и скоро у нас просто не останется незараженных хотя бы в легкой форме.

– И сколько у нас времени?
– спросил я.

Профессор что-то прикинул в уме, и сказал, что, наверное, в лучшем случае месяцев пять-шесть у нас еще есть. В городе действовал умеренный карантин, но ослабевшие больные нуждались в уходе, а ухаживающие за ними волей-неволей контактировали с другими людьми. В общем, если не бросить всех этих бедняг на волю Господа, то легкая форма заразы продолжит распространяться по городу и через месяц-два у нас накопится критическая масса зараженных.

– Что это значит?
– сразу спросил Факел.

– Это значит, что если они все разом заразят всех окружающих, то у нас будет целый город зараженных, - ответил профессор.
– И если в тот момент возбудитель инфекции изменится в худшую сторону - ситуация заметно осложнится. Будь это обычный вирус, я бы прогнозировал оптимистичный сценарий, но здесь мы имеем дело с рукотворным.

Стало быть, нас ждал пессимистичный сценарий. Проще говоря, скоро всё станет очень и очень плохо. И скоро - это, как оказалось, по настоящему скоро. Я даже чай допить не успел.

За окнами бабахнул выстрел. Следом - второй. Выскочив из-за стола, я метнулся к окнам. У нас их тут два, и я постарался оказаться за простенком между ними. Наблюдать за происходящим снаружи безопаснее всего было оттуда. За окнами зеленели кусты с редким намеком на пожелтение, и всё выглядело по обычному безмятежно. Затем в отдалении, пожалуй даже за оградой госпиталя, вверх взвился и опал вниз фонтан пламени. Кто-то завопил. Стало быть, накрыло.

– Факел, к бою!
– крикнул я.

– Уже, - донеслось из сеней.

– Тревога, господа, - одновременно с ним громко крикнул часовой на крыльце.

– Опять покушение?
– проворчал профессор.

Он так и сидел за столом. Благо мы с Факелом сразу подумали о безопасности и место профессора было не просто во главе стола, но строго напротив простенка, чтобы в случае обстрела он оказался прикрыт им.

– Да как бы не бунт, - отозвался я, пытаясь хоть что-то разглядеть через кустарник.

За оградой госпиталя, звонко цокая по мостовой, промчалась упряжка. То ли с нее, то ли по ней стреляли. Я по звуку распознал револьверы и винтовки. Слава Богу, ничего тяжелого, вроде пулеметов, пока в дело не пошло. Хотя та вспышка, что я видел - это точно был выстрел из огнемета. То есть, всё серьезно.

– Бунт - это плохо, - сказал профессор.

После чего снова уткнулся носом в свои бумаги. Мол, его это не касается. Разбирайтесь сами.

– Оставайтесь здесь, пожалуйста, - попросил я.

Профессор, не отрываясь от бумаг, кивнул. Я выскочил в сени. Факел уже навьючил на себя сбрую с огнеметом. Я подхватил винтовку, и мы поспешили на улицу. Солдат на крыльце обосновался за перилами, как за укрытием - прямо скажем, прикрытие только от взглядов, да и это так себе - и всматривался в сторону ворот. Там стреляли и кричали, но от нас ворота скрывали заросли. Их специально так насадили, чтобы простой народец, шастая туда-сюда, не беспокоил обитавшего во флигеле важного чина, но кустарник, зараза такая, постоянно играет за обе стороны. Ты в нём укрываешься, но и сам за ним толком не видишь ничего.

А впереди было жарко. Треск винтовочных выстрелов сливался в нестройные залпы.

– Похоже, нашим не помешает помощь, - сказал Факел.
– Идём.

У поворота нам навстречу попался солдат. Он пятился, безостановочно стреляя, но патроны быстро кончились. В винтовке Мосина их всего пять, это вам не пулемет с лентой. И тогда на солдата прыгнул одержимый.

Сомневаться не приходилось. Такой урод мог быть только одержимым. Длинные руки с когтями длиной с хороший кинжал, звериная морда, причем всё еще человеческая, но так перекошенная злобой, что человеческого там, казалось, вообще ничего не осталось, и ломанные стремительные движения. Как есть одержимый, и дай Бог, если простым бесом.