Он хмурится.

— Хорошо, но как насчет того, чтобы сначала отвезти тебя домой…

— Сделай это, Мал.

Он твердо кивает.

— Хорошо, все сделано, даю тебе слово. Я знаю, как ты относишься к тому, что дерьмо якудза разрушает жизнь мирных жителей.

— А теперь мы можем, пожалуйста, отвезти тебя домой? — бормочет Анника, прижимая меня к себе.

26

АННИКА

Кровь. Так много крови. Я стою под теплыми струями душа, мои волосы прилипли ко лбу, а руки скрещены на груди.

Розовая вода стекает по моему телу. Красные завитки у моих ног, спиралью уходят в слив. Но ее все еще так много.

Так много, черт возьми, крови.

Образ Улкана, рычащего мне в лицо и пытающегося схватить меня, пока кровь из его груди брызжет во все стороны, повторяется, заставляя меня вздрагивать и содрогаться. Я зажмуриваю глаза, вдыхая пар, пытаясь стряхнуть воспоминания.

Рука касается моего бока. Я вздрагиваю, поворачиваясь с криком в горле, прежде чем мои глаза встречаются с Кензо. Обнаженный, его собственные раны еще кровоточат, он заходит под воду вместе со мной.

Безмолвно его глаза встречаются с моими. И именно тогда я начинаю волноваться, что увижу это: взгляд.

Как будто я сломлена. Испорчена.

Брак.

Теперь он знает все. Он знает худшую часть меня, мою отвратительную историю с Валоном.

Кензо тянется ко мне. Но я снова вздрагиваю и отступаю к кафельной стене за моей спиной.

Его брови хмурятся.

— Почему, — тихо рычит он.

— Я…грязная, — шепчу я.

Он поворачивается, чтобы взять гель для душа.

— Я вымою пятна, которые ты пропустила…

— Нет, Кензо, — хриплю я, отступая, когда его рука тянется ко мне. — Я…

Снова отвожу взгляд. Он замирает на мгновение, но затем внезапно его руки хватают меня за бедра, притягивая к себе. Я напрягаюсь, пытаясь снова отстраниться. Но он крепко держит меня, поднимая руку, чтобы обхватить мое лицо и поднять глаза к его.

Вода стекает по его великолепному лицу и темным волосам. Его пронзительный взгляд удерживает мой.

— Кензо…

— То, что с тобой сделали, было злом, Анника, — тихо говорит он. — Это ни в коем случае не оскверняет тебя. Это не меняет того, как я тебя вижу.

Его одна рука скользит в мои волосы. Другая крепче сжимает мое бедро.

— Ничто из этого не меняет того, что я к тебе чувствую…

Он прижимает меня к стене, грудь к груди, сердце к сердцу.

— То, как я убил бы за тебя…

Мой пульс подскакивает, когда он откидывает волосы с моего лица и наклоняется ближе, наши глаза даже не моргают под струями душа.

— Или то, как я люблю тебя.

Он обхватывает мое лицо, пока его рот опускается, его губы сминают мои, и я таю в его объятиях. Стону, отчаянно цепляясь за него, словно меня бросает в ураган, а он — моя единственная точка опоры. Я жадно всхлипываю в поцелуй, крепко обнимая его, пока он поднимает меня на руки, выключает воду и выносит из душа.

Воздух, ударяющий по моей мокрой коже, — это проверка реальностью. Я напрягаюсь и отстраняюсь от его губ с содроганием.

— Он… — Я сглатываю. — Он все еще там, — выдыхаю я. — Он ушел…

— Лека мертв, Анника, — тихо говорит Кензо. — Полиция нашла тело недалеко от арендованного дома — изрезанное в клочья, но соответствующее его описанию. — Его глаза становятся жестче. — Говорят, он медленно истекал кровью.

Кензо стискивает зубы.

— Я не смог похоронить прошлое за тебя, принцесса, — тихо бормочет он. — Мне жаль…

— Да, ты смог, — шепчу я в ответ, обхватывая его лицо руками и прижимаясь лбом к его лбу. Я нежно целую его, пока мое сердце бьется о его грудь. — Ты только что это сделал.

Я снова таю в его губах, пока он поворачивается и выносит меня из ванной.

27

КЕНЗО

Наблюдаю за тем, как ее спина мягко поднимается и опускается, пока она спит рядом со мной. Лично я всегда был из тех, кто спит “на спине”. Но в последнее время, когда она здесь, обнаружил, что сплю на боку, потому что не спать, обнимая эту женщину, стало для меня невыносимым.

Анника, однако, может спать в любом положении. И она спит. На боку, наполовину перекинувшись через мою грудь. Растянувшись на спине. Но часто, когда я еще не сплю, наблюдая за ее сном, она лежит на животе. Как сегодня вечером.

Я тихонько тянусь и нежно убираю несколько непослушных рыжих прядей с ее лица, позволяя лунному свету осветить ее.

Боже, она прекрасна.

И, черт возьми, я люблю ее.

Теперь я это знаю. Без сомнений или колебаний. Без оговорок. Без самокопания. Это так же верно, как и то, что я жив. Так же верно, как и то, что пошел бы на войну со всем миром за эту женщину.