– Скорее всего, она прямо у них на глазах повесилась, – с необъяснимой уверенностью рассуждал один из волонтеров. – Они такого не ожидали, испугались, убежали… Надо идти туда, куда они рванули бы! И на деревья смотрите, они там могут быть!

Хотелось встряхнуть его, объяснить, какой это на самом деле бред, однако Матвей снова сдержался. Волонтеры напуганы, они на взводе, они никогда не поверят, что девочек здесь не было. Сам же Матвей склонялся к тому, что Таиса права: Коханов увел детей в совсем другое место. Может, и вовсе утопил? Лед еще сошел не везде, вода надежно скроет следы…

Образ получался совсем уж мрачным, безнадежным, и Матвей был рад, когда его отвлек звонок мобильного телефона. Таиса… Предсказуемо. Он ожидал, что она хочет узнать, что же стало с Жанной, однако об этом Таиса не спросила, она вообще не позволила собеседнику и слова сказать, заговорила сама, быстро, так, что Матвей еле успевал разобрать слова.

– Ты с полицией сейчас? Я примерно представляю, где именно, я уточнила! Я догадываюсь, где девочки, но проверить нужно срочно, ты сейчас ближе, чем я, хотя я тоже еду. Это нечто вроде времянки, то ли шалаш, то ли яма с навесом, я не поняла, но будь осторожен, там болота!

Матвей не стал спрашивать, уверена ли она, насколько вообще можно доверять любовнице Коханова. Раз направляет его, значит, уверена… а других вариантов все равно нет.

Ориентиры были сомнительные: дорога, которую очень легко пропустить, постепенно сужающаяся так, что машина не проедет. Бурелом, старые высокие деревья – еще голые после зимы, перемежающиеся с разлапистыми елями. В воздухе пахнет сыростью и просыпающейся землей. На дорогах и рядом с ними снега давно уже нет, но здесь остался – плотно сбитые белые холмики в вечной тени, крошево серого льда.

Это хорошо и плохо одновременно. Холод может навредить девочкам… может забрать их. Но он же не позволит им утонуть в болоте, они совсем легкие… Коханов наверняка надеялся на обещанное потепление, однако прогноз погоды сменился, вода еще не добралась до времянки, не должна… Только что хуже: вода или холод? И есть ли тут звери, оголодавшие после зимы? Даже если не волки, а одна-единственная одичавшая дворняга… Что тогда осталось от двух маленьких девочек, что он увидит, когда доберется до их укрытия, превращенного в ловушку?

Матвей гнал от себя эти мысли, а они возвращались снова и снова. Он слишком хорошо представлял, что чувствовали дети, которым пришлось много дней провести в лесу. Ночь, полная звериного воя. Холод, от которого пальцы краснеют и нестерпимо болят. Мысли об отце, который наверняка велел им ждать – но так и не пришел… Никто не пришел. Их голоса, улетающие в пустоту, растворяющиеся среди переплетения черных ветвей. Страх. Первое столкновение с предательством.

Он ехал, сколько было возможно, гнал машину быстрее, чем следовало бы в едва оттаявшем лесу. Потом, когда путь преградило упавшее дерево, вышел из автомобиля, побежал вперед – туда, куда вела дорога. Кажется, даже дверцу не закрыл, но какая разница? Матвей спешил, пока надежда еще была. Ему страшно было узнать правду, но не настолько, чтобы жалеть себя, оттягивая этот момент.

– Слава! – крикнул он. – Маша!

Нет ответа. Он и не ожидал, что будет. Даже если дети живы, они слишком ослабли, слишком испуганы, чтобы отозваться. Он просто хотел, чтобы они знали: помощь будет, она уже близко!

И вообще, почему «даже если живы»? Конечно, они живы, иначе и быть не может! Пять дней среди сырого холода и льда… Они должны быть живы. Потому что Жанна умерла, и нерожденный ребенок умер, но кто-то должен был выжить. Матвею было плевать, что в этом нет никакой логики, иногда от здравого смысла один вред. Покачивающееся на ветру тело несчастной женщины – это реальность, а два маленьких тела в лесу – нет, вот и все, что важно.

Под конец дорога, уже обернувшаяся тропинкой, терялась, окончательно растворялась среди присыпанных снегом кочек, которые указывали на близкое болото. Здесь бурелома становилось больше, и Матвей едва не упустил ту самую времянку, о которой говорила Таиса. Если бы не знал, что ищет, и вовсе просмотрел бы, так ведь он знал!

Конструкция оказалась даже более жалкой, чем он надеялся: не домик, даже не землянка, ее бы тут обустроить не получилось. Просто деревянный настил над болотистой почвой, над ним – кое-как сколоченные стены, брезент и накиданные сверху еловые лапы. Дверь есть… дверь заперта снаружи. Коханов, уходя, подпер ее палкой, чтобы девочки точно не выбрались. Еще и бросил рядом что-то ярко-красное… Кажется, платок, наверняка принадлежавший Жанне. Нет, не бросил, нанизал на ветку – якобы ткань случайно зацепилась! Перестраховался, чтобы точно всех убедить, кого винить. Ну а девочкам не полагалось опровергать его слова.

Матвей больше не звал, смысла не видел. От этого становилось только хуже: тишина шептала ему, что он опоздал, а он не должен был, права не имел. Поэтому он отбросил в сторону палку, рванул хлипкую дверь так, что она просто слетела с петель, заглянул внутрь, освещая времянку, изнутри похожую на звериную нору, фонариком.

Он увидел сразу… что-то увидел. Матвей хотел бы поверить, что детей, но разобрать вот так легко не смог. Больше всего это напоминало бесформенную кучу тряпья и еловых лап. Но этого было достаточно, чтобы обеспечить чуть больше тепла тому, кто внутри!