Она сделала шаг ко мне, поднялась на цыпочки и приблизила лицо. Я восхищённо смотрел на её нежную кожу, длинные ресницы и тонкие брови, прямой носик и румяные щёчки. И на её полные губки, вытянувшиеся, чтобы чмокнуть меня в щёку. Но пропустить такие губки я никак не мог, поэтому быстро повернулся, подставляя свои собственные грубые и жёсткие губы под поцелуй этой красавицы.

А не так уж здесь и плохо, ёлки-палки!

Женя коснулась моих губ губами и мгновенно залилась краской.

– Ну, Сашка, ну, озорник! – одобрительно и с облегчением рассмеялась бабушка. – Женечка, вот эти мимозы он ведь тоже для тебя принёс, я просто в воду поставила, чтобы они не завяли. Потом пойдёшь, не забудь взять с собой.

Мы уселись за стол и дальше всё пошло гораздо проще и легче. Бабушка умело модерировала разговор, задавая нашей гостье нужные вопросы. При этом успевала бегать на кухню и приносить блюдо за блюдом.

Это «Столичный», как ты любишь, без майонеза. Это холодец. Вот, хреновинку возьми, со свёклой. А это голубчики. Да ты посмотри, какие они крошечные! Ешь, не оговаривай! Ты сможешь! Давай, попробуй котлетку из лосося. Да, в яичке обвалянная. Пирожки, пирожки не забывай. Вот эти с капустой, а эти вот с печёнкой. Ещё ватрушки сейчас принесу.

Я подливал Советское шампанское Жене, а бабушке её собственную наливочку. Чёрно-белый телевизор изо всех сил поднимал нам настроение цирковой программой. Юрий Никулин носил бревно, а бабушка, разгорячившись, шутила, вспоминая забавные случаи из жизни, и отжигала не на шутку. Так что атмосфера установилась простая, дружеская и, как говорится, непринуждённая. И я, в конце концов, смог расслабиться. Но как только я расслабился, Женя начала собираться.

– Как?! – разволновалась бабушка. – А чай? Саша ведь «Птичье молоко» добыл.

– Ох, уж этот Саша, – усмехнулась Женя. – Мало того, что духи добыл французские, так ещё и птичье молоко нашёл. Если так пойдёт, он ещё и то, не знаю, что принесёт оттуда, не знаю откуда.

– Он такой, – с усмешкой подтвердил я.

– Не сердитесь, Клавдия Матвеевна, но торт я уже не осилю. Вы так меня накормили, что я едва дышу. Всё такое вкусное, просто невероятно! «Птичье молоко» уже не имеет никаких шансов.

– Значит, с собой возьмёшь! – не терпящим возражения тоном, заявила бабушка. – Я тебе сейчас соберу передачку. Поужинаешь дома.

– Да я неделю теперь есть не буду.

– Ой-й! – отмахнулась бабушка. – Может посидишь ещё? Неужели даже в праздник будешь работать?

– Да, хочу немного поработать, прежде чем усну.

– Ох, бедная ты, бедная. Ну, Саш, иди, одевайся, проводи, Женечку.

– Ба, ну разумеется, я провожу Женечку. Зачем ты мне напоминаешь?

– Ну, хорошо-хорошо, давай только вот это «ба» убери подальше из лексикона. Надо же, сроду ведь так не говорил.

Женя разморённо улыбалась. Она разомлела, раскраснелась и выглядела так, будто уснёт прямо сейчас. Но, когда мы вышли в мартовскую сырую прохладу, вмиг собралась, посерьёзнела, взяла меня под руку и какое-то время шла молча, выстукивая каблучками по мокрому асфальту. Я тоже молчал. Уже стемнело и после жаркой квартиры было знобко.

– Александр, – нарушила она тишину, останавливаясь и высвобождая руку.

– Чего так торжественно?

– Знаешь… Хочу сказать тебе важную вещь…

– Может, лучше не надо? – попробовал улыбнуться я, но она осталась серьёзной.

– Конечно же, надо, – кивнула Женя и прикусила губу.

Она сунула руки в карманы, повернулась и медленно пошла дальше.

– Понимаешь, какое дело, Саш… я не знаю, как тебе это объяснить-то… Но ты же и сам всё видишь и понимаешь. Эти подколки твои вечные… В общем, как в песне. Ты мне не снишься, я тебе тоже…

Мы вошли в прямоугольную арку проезда. Звуки здесь отзывались немного вибрирующим эхом.

– Погоди, Жень, какие подколки? – нахмурился я, печатая ставшие звонкими шаги. – Я ведь без задней мысли спросил.

Портить личную жизнь Саше Жарову в мои планы не входило. Да, честно говоря, в мои планы, кроме как срубить тридцатку за съёмку, вообще ничего не входило, а тут…

– Эта твоя постоянная ревность…

– Ревность?

– Ну, подозрительность, называй как хочешь. Зачем к словам цепляться, ты же понимаешь, о чём я говорю. Да, и признайся, ты ведь сам уже остыл. Зарылся в свои обиды и… Даже ни одного раза не позвонил мне. Возможности не было, да?

Ах, вот в чём дело…

– Да и вообще… Вся эта история с твоим распределением… Если бы ты хотел остаться рядом со мной…

В этот момент раздался громкий окрик:

– Жаров!

Мы как раз вышли из арки и оказались на «подворье» универсама «Ленинградский». Я обернулся на голос и увидел Зубатого. Это он кричал.

– Ты мне и нужен! Ну-ка, иди сюда!

Ну, блин! Рядом стоял ментовский бобик, и персонажи, высвеченные желтоватым уличным фонарём, были всё те же.

– Не могу сейчас, товарищ старший лейтенант, – бросил я. – Занят.