Вроде, прошли уже всё. Мне казалось, что не осталось ни одной части тела, которую бы мы не затронули, и я уже был готов отдохнуть, как Гланда отправила меня в мозг. И тут я понял, что испытание только началось. Мозг — это комок нервов. И эти нервы мы с Гландой рвали и сшивали заново, прокладывая связи до всех частей тела. Это было по-настоящему больно.

Несмотря на всю боль вспомнил забавные идеи насчёт того, что в мозге хранится память человека, его личность, цели, моральные нормы и так далее. Вот реально бред. Мы с Гландой мой мозг, можно сказать, разложили на молекулы и скроили заново, никакую память я не потерял. Мозг — это координатор различных систем тела, но не личности. Вот надо, например, выйти на ринг, мозг пошлёт сигнал сразу нескольким системам организма, так как для ринга надо перестать хотеть в туалет, перестать испытывать голод, накачать кровь адреналином, понизить чувствительность к боли — и это только подготовительный этап. Но вот право выбора, выходить на ринг или нет, — это уже выходит за рамки способностей мозга. Такие решения принимает тонгер, личность. Все эти отвлечённые мысли я думал не просто так. Боль была такая, что хотелось переключиться хоть на что-то. Вот я и переключался на всякую философию. Жрущие меня муравьи всё-таки превратились в пчёл. Было жутко больно.

Все хорошее и плохое рано или поздно заканчивается, вот и с модернизацией мозга мы тоже закончили, после чего перешли к отладке всех структур. Тут я Гланде был уже не особо нужен, но тем не менее на автомате я продолжал наблюдать тело изнутри. Было интересно. Гланда в основном тестировала самые большие механические блоки — ноги, руки, спину, плечевой пояс. Мы перекроили слишком много всего, надо было отладить работу нейромышечных связей. Без этой отладки могли сработать мышцы антагонисты, и вместо, например, прыжка я бы упал в судорогах. Нельзя сказать, что мы полностью поменяли моё тело и заменили все системы. Мы не сшили новое тело, мы его начерно слепили. Все изменения были только до того момента, когда новый орган или мышца могли начать функционировать по новым алгоритмам. Мы не нарастили мне кучу новых мышц, мы нарастили мышцы дистрофика. Но в дальнейшем новые мышцы будут расти, а старые продолжат разрушаться и будут служить строительным материалом. А пока печень, селезёнка, желудок, кишечник получили только частичные переделки, достаточные для того, чтобы, скажем так, переставить их работу на новые рельсы. Через какое-то время новые структуры полностью сожрут старые, тогда и можно будет сказать, что перестройка завершена. Сейчас же мы только переставили меня на новые рельсы развития.

В данный момент эта глобальная работа была закончена. Гланда тестировала согласованность работы мышц.

«Маугли, что происходит? С тобой всё в порядке?!» — неожиданно, как сквозь туман, ко мне пробилась мысль Крапивы.

Я отвлёкся от созерцания тела и постепенно начал отстраняться от слишком плотного контакта с ним, заняв привычное место в голове. Как только это произошло, я понял, насколько же я вымотан, но не телесно, а умственно и эмоционально. И ещё я понял, что настолько выпал из ощущения времени, что понятия не имею, сколько этого самого времени прошло. Крапива продолжала настойчиво мысленно и не мысленно кричать, выясняя, всё ли со мной хорошо.

«Всё нормально. Мне кажется, мы закончили.»

«Ты бился в судорогах! Махал ногами и руками, выгнулся так, что чуть ли не головой задницы коснулся. Как в фильмах про одержимых себя вёл, в общем» — уже более спокойно прокомментировала Крапива моё поведение.

«Это Гланда отладку нейромышечных связей устроила. Меня ещё может немного потряхивать несколько дней, она будет эндокринную систему и прочие вещи настраивать, но по идее я должен быть дееспособен» — мысленно произнёс я и открыл глаза.

— Ох, ничего себе! — первое, что я услышал от склонившейся надо мной Крапивы. Правда, в голосе, скорее, звучало удивление, чем беспокойство. Я хотел что-то ответить, но мешала трубка, засунутая в рот. Я с отвращением и сдерживая рвотные позывы вытащил эту штуку из себя. Стало легче дышать. Без особых эмоций отметил, что руки меня слушаются.

— Что случилось? — голос изменился, отметил я про себя. Или я теперь слышу по-другому? В общем, пока неважно. Что там такого в моём лице не так, что Крапива охает…

— У тебя глаза стали синие.

— Так они и были, вроде, не карие.

— Сейчас практически светятся ярким синим светом. Таких глаз натурального цвета не бывает.

— Ой, ну это не страшно, — облегчённо выдохнул я. — Главное, я вижу и слышу, а также вполне возможно, что могу и ходить. И вопрос: сколько меня не было?

— Без малого четыре дня.

— Неплохо! Это быстрее, чем неделя или две. Давай, вводи меня в курс дела, — я попробовал сесть, и у меня получилось. Тело слушалось неплохо. Насколько оно стало быстрее и прочнее — это сейчас было не актуально. Главное, я мог двигаться, смотреть и говорить!

Дела обстояли не плохо и не хорошо. Непонятно.

Крапива последовательно рассказала всё, что происходило с момента начала расконсервации корабля. При этом, наконец, просветив меня, чем же эта самая расконсервация по сути является.

Оказывается, законсервированный корабль представляет из себя корабль, с которого снято всё, что можно снять. Датчики, вооружение, множество модулей, отвечающих за жизнеобеспечение, приборные панели — практически всё убрано на склад. Поскольку использование истребителя маловероятно, он может пробыть на хранении и несколько сотен лет. Соответственно, логично все модули хранить отдельно. А при расконсервации собрать всё обратно, предварительно протестировав подключаемое оборудование. Таким образом корабль пусть и не быстро, но тем не менее гарантированно будет в полностью рабочем состоянии.

Объявление о расконсервации происходит автоматически, как только включается бортовой ИИ, который мониторит качество сборки и готовность оборудования, последовательно включая всё в общую систему функционирования боевого корабля. Хитрость Летуччио заключалась не только в том, чтобы занять другую базу инвентаризацией, но также в том, чтобы установить всё возможное оборудование и вооружение на истребитель, не включая бортовой компьютер. А когда ИИ включится, то ему останется только проверить качество подключения и внести оборудование в общую систему. То есть все механические действия, которые отнимают время, были сделаны до включения ИИ. Таким образом произошла огромная экономия времени, в результате чего после оповещения о расконсервации до готовности к полёту должно пройти не более трёх дней.