В глубине зала, окруженный невысокой каменной кладкой, находился Очаг — сердце ковена, питавшее магией его дочерей на протяжении многих поколений.

Сейчас он больше всего напоминал старое полуостывшее кострище. Но я чувствовал, как в глубине этого небольшого места силы все еще теплится искорка волшбы, дожидаясь, когда ей подбросят немного топлива.

Около двух десятков ведьм — от совсем юных девочек с широко раскрытыми глазами, до взрослых женщин с напряженными лицами — замерли вокруг Очага. В их взглядах смешались недоверие, любопытство и почтительный страх перед тем, что сейчас должно было произойти. Отовсюду слышались шорохи и шепотки, но стоило нам с Мадлен приблизиться к Очагу, как в зале повисла гробовая тишина.

Мать ковена вышла вперед и обвела внимательным взглядом всех своих дочерей. Как мне сказала Мадлен, перед тем как мы спустились вниз, ни одна из ее дочерей не проигнорировала ее зов.

В полумраке русые пряди старшей ведьмы слегка отсвечивали золотом, приковывая взгляды. В глазах Мадлен читалась твердая решимость продолжить начатое и сохранить ковен любой ценой.

— Мой господин, — обратилась ко мне Мадлен так, чтобы все слышали. — Вам позволено прикоснуться к Очагу.

По рядам ведьм сперва прошел дружный вздох изумления, а потом он перерос в недоуменный ропот. Уже то, что в этом священном для ковена месте присутствует чужак и не в качестве жертвы, само собой было уникальным событием. Но позволение прикоснуться к Очагу — это уже было из ряда вон.

— Молчать! — зло рыкнула Мадлен, и в зале снова повисла тишина.

Шагнув к центру зала, я слегка развел руки в стороны и потянулся к своему источнику.

— Пора пробудить ваш Очаг, — мой голос гулко отозвался под сводами подвала.

Наклонившись, я уперся ладонями в каменный пол рядом с очагом и позволил золотой мане заполнить руны, которые были выгравированы на камнях явно очень давно.

Руны вспыхнули, ярко и почти обжигающе. Почувствовав, что Очаг откликнулся, я сформировал крупный сгусток энергии и направил его через руки дальше по камню и рунным цепочкам, расходящимся в стороны от центральной плиты.

Ощущение было схоже с тем, как будто пытаешься продавить тонкий лед. Камни под ладонями слегка задрожали, а в глубине Очага возник яркий отблеск.

Я слышал, как сзади кто-то испуганно пискнул. Некоторые ведьмы, прикрыв глаза руками, шарахнулись назад. А вот Мадлен, наоборот, с горящим возбужденным взором сделала шаг вперед. Тем временем, когда золотое сияние достигло пика, я резко выдохнул и разорвал связь с рунами.

Тишина, повисшая в подвале, прерывалась тяжелым дыханием и треском факелов. Все собравшиеся завороженно следили, как в центре Очага клубилось странное мерцание, словно стайка светлячков пыталась вырваться наружу.

Старшая мать ковена медленно приблизилась к Очагу и, встав перед ним на колени, аккуратно, словно боясь обжечься, положила обе ладони на край каменной кладки.

— О, Пресветлая! — счастливо улыбаясь, произнесла Мадлен. — Дочери мои, я чувствую его Обновленное Пламя!

В уголках ее глаз застыли слезы радости. После ее слов все ведьмы, не сговариваясь, подались вперед. Краем глаза я заметил Ивонн. На ее щеках я заметил мокрые дорожки.

Выпрямившись и отерев ладони, я громко произнес:

— Я ещё не закончил. Остался последний этап.

Мадлен, продолжая стоять на коленях, обернулась и вопросительно посмотрела на меня. Все взгляды присутствующих скрестились на мне.

— Прежде чем все твои дочери присягнут мне, — обратился я к Мадлен. — Я сделаю так, чтобы больше ни один темный дух не смог переступить порог твоего дома.

Сказав это, я достал из внутреннего кармана изогнутый коготь гигантской химеры, той самой, которая почти прикончила Георга фон Линца.

Когда я уставший и голодный вернулся на свою временную базу, то застал все семейство Бризо во внутреннем дворе. Они сидели за длинным столом под навесом и ужинали. Судя по мрачным физиономиям, у них явно что-то произошло.

Я приблизился к столу и поздоровался. Осмотрев их лица, я заметил заплаканную мордашку Бриджитт и распухшее, словно небольшой древесный гриб, ухо Этьена. Старший сын Клер без аппетита ковырялся в своей тарелке, а на него периодически хмуро поглядывал Жан. Теперь понятно, кто оттаскал за уши парнишку.

При моем появлении Этьен прервался и на мгновение поднял на меня полные мольбы глаза и тут же, получив тычок от матери в бок, снова опустил голову, продолжая перемешивать остывающую еду в миске.

Я с улыбкой поздоровался и сел за стол. Микаэла поставила передо мной миску с дымящимся, аппетитно пахнущим рагу и ломтем свежего хлеба.

Взяв хлеб в руки и отломив кусочек, я макнул его в миску, а потом положил в рот. М-м-м… Вкуснятина… Хех… Если бы меня сейчас увидел Бертран, у него бы случился эпилептический припадок. Я, кстати, когда был в Лисьей норе, то успел понаблюдать за моим камердинером. Старик был, как всегда, молодцом. Только его взгляд мне показался немного потухшим. Ниссе сказала, что Бертран с момента моего отъезда регулярно посещал храм своей любимой богини равновесия Аделаиды, чтобы бросить подношение на чашу Великих весов. Хандрит старина.