– Ты будешь слушать меня! Хочешь свободу?! Подпишешь бумаги и катись куда пожелаешь, хоть к своему Нагорному, хоть на улицу – мне плевать! Поняла меня?

– Нет.

– Что ты сказала?

– Я сказала: тебе не видать маминых денег! – прошипела я в ответ, и тут же “охнула”. Когда по моей щеке с размаху прилетела грубая пощечина. В глазах зарябило, и навернулись слезы. Это было не столько больно, сколько унизительно. Я дернулась, попытавшись выдернуть руку из пальцев отца, но сделала только хуже. Дернув меня за локоть, он усадил меня обратно в кресло и прорычал:

– Не видать тебе твоего “мужа”, глупая девчонка. Угрожать решила? Мне? Я сравняю тебя с землей, Анфиса. Лучше брось, не лезь в это, откажись от наследства. Передай акции мне, если не хочешь перебиваться с копейки на копейку и жить в глухой деревне, где тебя не найдет ни твой драгоценный Демьян, ни сам чертов дьявол!

– За что? – все, что удалось протолкнуть мне сквозь ком в горле. – За что ты меня так ненавидишь?

Простой, казалось бы, вопрос, на который ответа у отца не было. Ну, или он предпочел оставить его при себе, посчитав, что и так достаточно “излил свою душу”. Демонов из него так точно повылезало достаточно. Вот что деньги делают с человеком. В какого зверя эти бумаги способны превращать.

– Я все сказал. Выбор за тобой, Анфиса, – бросил и ушел в другой конец воздушной посудины Олег Георгиевич. Тем самым поставив жирную точку.

Что он там сказал? Выбор? Он правда считает, что это “выбор”? Это наглый, подлый, грязный шантаж! А я буду стоять на своем до последнего. Может быть, раньше, еще год назад, когда я была одна в его “змеином логове”, вскройся вся правда, отцу и удалось бы меня “зажать”. Сыграв на моем страхе, вынудить подписать дарственную. Но сейчас… сейчас я была не одна. У меня был Демьян, Ника и Фло. У меня были люди, которым я точно не безразлична! Да та же Светка, если понадобится, найдет способ и примчится вырывать меня из цепких лап батеньки! Да и я выросла, как бы не хотел это признавать отец. Стала, хотелось бы верить, умнее, мудрее, и совершенно точно решительнее. А еще во много-много раз… злее!

Я проводила его фигуру взглядом и плотнее закуталась в махровый плед. Щека все еще горела от подлой пощечины, а голова была тяжелая. То ли от мыслей, то ли от действия все еще не до конца выветрившейся из организма усыпляющей дряни. Даже запах этот, сладковатый, до сих пор стоял в носу, щекоча рецепторы.

– Сколько нам еще лететь? – буркнула я.

Шансы, что ответят мне, были не велики. Но, видимо, Олег Георгиевич решил смилостивиться.

– Шесть часов. Плюс-минус.

Шесть? Значит, не так уж и долго я пробыла в блаженной отключке. Зато у меня было предостаточно времени, чтобы придумать, как из этого дерьма выпутываться.

Частный рейс, да с деньгами отца, которые пока у него были, судя по всему... значит, служебная машина наверняка будет ждать прямо на взлетно-посадочной полосе. Дать деру прямо на каблуках в платье и в жуткие плюс десять через все полосы до терминала?

– Даже не надейся сбежать, – предостерег папенька, будто в голову мою залез. – Бесполезно. Хуже сделаешь только себе.

– Предлагаешь смириться? – хмыкнула я.

– Предлагаю подписать бумаги и дело с концом.

– Нет.

– Нет? Ну, что ж, сразу по прилету займусь твоим разводом и обустройством счастливого деревенского быта. А там, глядишь, и добуду справку о твоей умственной дееспособности и возьму над тобой опеку. И будешь ты всю жизнь среди коров и гусей куковать, родная, где-нибудь в глухой сибирской тайге.

– Да уж лучше в тайге, чем рядом с тобой!

– Дело твое, – сказал и отвернулся.

Я с ужасом представила себе целых триста шестьдесят минут в компании отца, и так тоскливо стало. Попросить, что ли, еще одну порцию убойного снотворного? А лучше сразу яду. Чтобы долго не мучиться…

Найдя на борту уборную, я с ужасом рассмотрела в зеркале размазанный макияж и потекшую тушь, превратившую меня в панду с черными кругами под глазами. Волосы напоминали живописное гнездо. А на щеке отчетливо алел след от пощечины тяжелой отцовской руки.

Я скривилась, проведя пальчиками по месту удара, и в сердце тупой болью вонзилась обида. Не-на-ви-жу!

Умылась, смысла с себя остатки косметики и повытаскивала из прически остатки шпилек. Голова сразу стала на несколько кило легче, и вздохнулось мне чуть-чуть свободней. А потом нашла в одном из шкафов запасные тапочки и избавилась наконец-то от шпильки.

Ну, все, я практически счастливый человек.

Счастливый, запертый на высоте в несколько тысяч метров над землей человек.

М-да, ситуевина...

Почему-то именно в этот момент резко взгрустнулось, и я вспомнила Нику. Свою любимую задорную голубоглазку с очаровательной улыбкой маленького чертенка. Вот кто оживил бы и разнообразил полет любой продолжительности. Даже в самую дальнюю тьмутаракань!

Но тут же себя одернула. Хвала богам, что ее здесь нет! Что она с отцом. А то кто знает, что этому моральному монстру взбредет в голову! Оплеухи он отвешивает на раз-два своему ребенку, где гарантия, что не поднимет руку на чужого? Тем более, ребенка с характером маленькой принцессы, молчать она не умеет, и прямолинейностью обладает просто космической.