— Ты в порядке, малыш? — Спросил папа, и я пожал плечами.

Я больше никогда не буду в порядке. Роуг уничтожила мое сердце, и осколки, оставшиеся после, забрали мои мальчики, когда они тоже ушли. Теперь моя грудь была просто пустым сосудом, в котором не было ничего, кроме боли в качестве обитателя.

Я перестал бегать, перестал правильно питаться, вообще перестал беспокоиться обо всем этом. Для кого это было сейчас? Для меня? Ну и что, что я был здоров? Мне больше некого было защищать.

— Ты хочешь поговорить об этом? — Спросил папа.

— Поговорить о чем? Мне нечего сказать, — пренебрежительно ответил я, не отрывая взгляда от еды. Несмотря на то, что она была хорошо приготовлена, во рту у меня не было никакого вкуса. Когда ее не стало, мир снова стал безвкусным. Ни света, ни цвета, ни вкуса.

— Я знаю, тебе, должно быть, больно из-за Роуг, — мягко сказал он. — А Джей-Джей… Что именно с ним произошло?

Я напрягся и покачал головой, вспомнив тот момент, когда обнаружил его член глубоко внутри Роуг. — Это не имеет значения.

— Имеет, — настаивал он. — Возможно, тебе станет лучше, если ты расскажешь об этом, малыш.

— Станет лучше? — Я горько усмехнулся. — «Лучше» уже ничего не станет.

— Ты и твои друзья всегда были такими драматичными. Я уверен, ты сможешь разобраться со своими мальчиками. С Мавериком, — с надеждой сказал он, и я зарычал себе под нос, стукнув кулаком по поверхности.

— Когда ты собираешься смириться с тем, что мы с ним больше никогда не будем братьями? — Потребовал я, глядя ему в глаза, и его темно-русые брови нахмурились.

— Ты поймешь, — огрызнулся он, и я просто выдохнул, устав от все того же старого спора.

— Тогда вы оба будете править «Арлекинами» вместе и…

— Я больше не «Арлекин», — сказал я ему в пятидесятый раз с тех пор, как привез его домой из больницы. Сейчас ему было намного лучше, но он все еще принимал много обезболивающих, поскольку его тело восстанавливалось после операции, и он определенно еще не был готов полностью управлять Командой. Однако это не помешало ему попытаться это сделать, ведя себя так, будто он непобедим, и пытаясь доказать, что даже пуля не могла вывести великого Лютера Арлекина из строя.

Я видел, как ему больно, как он старается скрыть, что морщится, как дольше спит и дремлет после обеда — хотя всякий раз, когда я заставал его за отдыхом, он тут же вскакивал и делал вид, что ничего не произошло. Это было нелепо, как будто он не мог позволить даже собственному сыну увидеть его ослабевшим после проклятого огнестрельного ранения и серьезной операции. Но я знал, каково это. Быть лидером сопряжено с такой большой ответственностью, что от нее было трудно отказаться, даже когда это было необходимо.

Я просто хотел, чтобы папа нашел что-то, что значило бы для него больше, чем его банда, что-то помимо меня или Маверика. Ему нужна была собственная жизнь, что-то, что принадлежало бы только ему и никому другому, но я не мог дать никакого достойного совета на этот счет, потому что у меня самого ни хрена не получалось, когда я пытался добиться чего-то подобного для себя и потерпел неудачу. Может, когда-то у меня и было нечто такое, но сейчас я все окончательно просрал.

— Конечно, ты просто делаешь перерыв, — пренебрежительно сказал он, и я вскочил со своего места, устав от этого заезженного дерьма.

— Надеюсь, я не помешаю этому маленькому завтраку, — раздался позади меня знойный женский голос, и я резко обернулся, выхватывая пистолет с бедра и целясь ей в голову меньше, чем за удар сердца.

Лютер тоже поднял пистолет, и шерсть Дворняги встала дыбом, когда мы все уставились на незваного гостя. Кармен Ортега. Лейтенант картеля Кастильо, которая правила этой территорией. На ней было облегающее красное платье, она была босиком и держала в руках туфли на высоких каблуках. Она медленно надела их обратно, ухмыляясь нам.

— Тебе действительно стоит найти более надежную охрану, Лютер, — сказала она с сильным мексиканским акцентом. — Люди, которые охраняли твою заднюю дверь, привязаны к лодке на твоем маленьком частном пляже. — Она пригладила рукой свои длинные темные волосы, приближаясь к нам на своих убийственных каблуках. — Я пришла безоружной. — Она подняла руки и медленно покрутилась перед нами, хотя, зная, насколько смертоносной была эта женщина, я бы не удивился, если бы она прятала лезвия повсюду под своим платьем и, возможно, в волосах тоже.