Создание СовБеза СССР решало сразу насколько задач. Во-первых, орган просто по формату был бы завязан на меня, отбирая часть полномочий по оперативному управлению страной у Политбюро и Совета Министров. Во-вторых, это позволяло внедрить Генерального секретаря в систему государственного управления СССР вне партийных структур, то есть сделать именно то, что в моей истории пытался провернуть Горбачев создавая пост Президента Советского Союза.

Сейчас все мои полномочия определялись исключительно должностью Генсека ЦК КПСС, никаких других «прямых» полномочий у меня не имелось. С одной стороны, в ином случае этого было бы более чем достаточно, партия же у нас согласно статье 6 Конституции 1977 года провозглашена руководящей и направляющей силой советского общества в целом, попробуй что-то возрази… Но вот в период реформ и прочей нестабильности хотелось как-то себя «заякорить» и в «обход» нашего дорогого ЦК.

Впрочем, до реального воплощения идеи в жизнь было еще очень далеко, пока же я просто валялся в постели, пил чашку за чашкой горячий чай, закидывался таблетками, менял носовые платки через каждые полчаса и полусонно смотрел телевизор. Болел одним словом.

Болел и не знал, что «черная августовская полоса» у меня и всей страны еще только-только началась.

Глава 21

Переворот в Пакистане

29 августа 1985 года; Москва, СССР

ИЗВЕСТИЯ: Братская встреча в Кремле

27 августа 1985 года Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачёв встретился с Председателем Совета Министров Лаосской Народно-Демократической Республики, секретарём ЦК Народно-революционной партии Лаоса Кейсоном Фомвиханом. В ходе беседы стороны обсудили актуальные вопросы укрепления дружбы и сотрудничества между СССР и ЛНДР. Подчёркнута важность дальнейшего развития экономических, культурных и политических связей. Советский Союз подтвердил готовность оказывать братскую помощь Лаосу в строительстве социализма. Встреча стала новым шагом на пути укрепления солидарности между народами наших стран.

— Товарищ генеральный секретарь, — в кабинет заглянул мой помощник, отвечающий за «входящую корреспонденцию». — Срочные новости. В Пакистане переворот, Уль-Хак убит, президентом себя объявил генерал Аслам Бек.

Я на секунду завис, в моей истории этого точно не происходило. Не помню точно, когда там пакистанский диктатор отправился на свидание с гуриями, но точно не в 1985-ом году, он еще Женевские договоренности должен был в 1988-ом подписывать.

— Есть сведения по этому генералу? — Я отложил в сторону черновик заметки с выражением соболезнования родственникам погибшей в авиакатастрофе Саманты Смит. Уже узнав о падении самолета, я нырнул в память о будущем и обнаружил, что сведения об этой катастрофе у меня имелись. То есть я когда-то читал про эту девочку, и можно было бы даже попробовать трагедию предотвратить, но… Об этом нужно же было подумать заранее, а держать в голове вообще все известные тебе факты о будущем невозможно даже при идеальной памяти.

— Уже заказал сводку в МИДе и у чекистов.

— Громыко в курсе? Конечно в курсе, о чем это я… — Мысли начали разбегаться как тараканы при неожиданном включении света на коммунальной кухне. Такого быстрого сворачивания истории с проторенной дороги я не ожидал, во всяком случае в Средней Азии, где мое вмешательство еще вроде как было не столь масштабным. — Ладно свободен.

Я задумался на секунду, и не глядя в список абонентов, набрал номер главы Верховного Совета, который, несмотря на формальный уход с должности, продолжал курировать международную политику в Политбюро.

— Громыко у аппарата, — по правилам пользования ВЧ-1 отвечать на звонки должен был только сам абонент, что делало эту систему связи гораздо более оперативной нежели традиционные дозвоны через приемную.

— Андрей Андреевич, это Горбачев. В курсе?

— А как же, — в голосе бывшего министра иностранных дел слышалась нескрываемая озабоченность. — Доложили уже.

— Надо собирать Политбюро, видимо теперь все наши инициативы по Афганистану можно смело спускать в унитаз.

— Да уж, переиграли нас… Кто это мог быть? Американцы?

— Без их ушей тут точно не обошлось, — прикинув возможности внешних акторов на этом направлении, был вынужден согласиться я.

После памятного разговора с Пакистанским лидером в Москве в марте этого года на Афганском направлении наметились определенные подвижки. По данным нашей разведки с конца весны количество зарубежной помощи — в первую очередь американской и саудовской — которая доходила до конечных адресатов начала потихоньку уменьшаться. Если раньше чиновники из Исламабада забирали себе примерно половину — никому в Вашингтоне такая такса не нравилась, но там вынужденно с ней мирились по причине отсутствия альтернатив — то теперь коррупционный процент начал доходить до семи и даже восьми долларов из десяти вложенных.

Ко всему прочему в начале июня неожиданно умер Бурхануддин Раббани, а самый непримиримый из состава «Пешаварской семерки» Гульбеддин Хекматияр попал в устроенную неизвестными засаду в окрестностях того самого города и был изрешечен сотней пуль.

А еще произошел обмен пленными, что уже совсем выглядело как заявка на переход конфликта в «дипломатическое» русло. Зия уль-Хак при всей своей отмороженности был человеком прагматичным и понимал, что если СССР начнет реально бомбить территорию Пакистана, то лично ему удержаться у власти не получится. Да и угроза разделения Афганистана с образованием полноценного государства Пуштунов тоже выглядела вполне серьезной. В Пакистане проживало этих самых пуштунов примерно — точно их никто, естественно, не считал — в два раза больше, чем в соседнем Афганистане, где они считались «титульной нацией». При образовании полноценного мононационального государства пуштуны уже собственно Пакистана вполне могли начать задавать вопросы.