Я даже не знаю, где мы находимся — но ничего, разберусь. Проблема в другом — можно ли нам сейчас домой? В самом ли деле там безопасно? Они что, сами справились с Кукловодом, пока я бился головой о стену в безуспешной попытке духовного роста? Эта мысль вызывает смесь облегчения и обиды. Надо позвонить в Штаб и все разузнать… Так, телефон остался в контейнере. Оглядываюсь — массивная стальная дверь, из которой я только что вышел, уже закрыта. Подхожу к ней, дергаю ручку — заперто.

Странно это все…

— Нужно позвонить. Дай свой телефон, пожалуйста.

— Разрядился, а шнур я забыла взять — второпях собиралась. Поехали домой, Саня. Часа через два дома будем. Я суп сварила, сырный, как ты любишь. И пирог испекла со щавелем.

Как-то все это… Нет, прекрасно, конечно — и Оля, и суп с пирогом… Но что, мне так и ехать в этих заскорузлых потных шмотках? Белыми они были… сколько времени назад?

— У меня и прав-то при себе нет… Вообще никаких документов.

— Ничего, я поведу. Хорошо, что ты меня в страховку вписал.

Действительно — вписал еще зимой. Оля тянет меня за рукав. В самом деле, не оставаться же здесь, на этой заброшенной базе. Заброшенной… что, черт возьми, вообще происходит?

Сажусь на пассажирское сиденье своего форда. Не уверен, что когда-нибудь ездил на нем раньше — предпочитаю управлять сам. Оля выводит машину на грунтовку, которая скоро вливается в старенький, потрескавшийся, но все же асфальт.

— Как вам с Федькой жилось… там, куда Леха вас вывез? Не очень паршиво было?

— Нормально. Там что-то вроде санатория, такого, в советском стиле, знаешь — тусклый номенклатурный шик. Парк даже небольшой на территории и спортивная площадка. Хотя забор высокий очень. Столовка, буфет — кондово так кормили, но голодать не пришлось. Телефоны отобрали только, Федька сначала на стенку лез, а потом нашел библиотеку и даже подсел на бумажные книги — весь список на лето перечитал.

Все именно так, как я себе и представлял.

— А как сейчас Федя?

— Вот в школу пошел. Там все на ушах стоят, Повтор уже почти официально признали. Считается, что детки теперь умненькие стали… те, кто хочет учиться, конечно. Говорят, программы будут прямо в течение учебного года перекраивать.

Оля ведет аккуратно, не превышая скорость, старательно объезжая выбоины на асфальте. Березки вдоль дороги уже подернулись желтыми пятнами — милая сердцу любого русского человека ранняя осень средней полосы.

И все-таки что-то идет не так. Оля… ничего обо мне не спросила.

— А сам-то ты как, Саня? — спрашивает Оля.

Массирую виски. Наверно, я еще не оклемался после этой чертовой белой комнаты, вот и мерещится всякое.

— Не знаю, Оль. Странно я как-то, если честно.

— Устал, наверное, — спокойно отвечает Оля. — Ничего, дома быстро придешь в себя. А я занавески в спальне постирала, еще, наверно, не высохли… и хлам на балконе успела разобрать, там под залежами Федины коньки и футбольная форма еще из начальной школы были, представляешь? Я тут подумала, может, остекление на балконе пора обновить? Рамы растрескались, стекло едва держится, рухнет еще кому-нибудь на голову, неровен час…

Потираю глаза. Пить-то как хочется… В подставке для стаканчика — поллитровая бутылка воды. Была ли она здесь, когда я садился в машину? Почему-то мне кажется — не было.

Ровные ряды березок за окном… не слишком ли ровные? Трудно понять на скорости, но выглядят они как копипаст одной и той же березки, словно в игре с дешевой графикой… Похоже, поехал я все-таки кукухой в той белой комнате. Доигрался…

— И кровать Федьке скоро коротка будет, — продолжает говорить Оля. — Я вот думаю, новую купить или раскладной диванчик лучше, чтобы днем места больше было? Нашла пару неплохих вроде моделей…

Оля… Да, я всегда знал, что хозяйство, домашний уют — это для нее очень важно. Но неужели настолько, чтобы говорить об этом сейчас, после всего, что произошло?

Перебиваю поток ее хлопотливого щебетания:

— Оля, ты меня любишь?

Несколько секунд она молчит, глядя на дорогу, потом продолжает говорить как ни в чем не бывало:

— Забыла тебе сказать — дверца в душевой кабине стала плохо открываться….

— Оля, ты меня слышишь вообще?

— Конечно, слышу. Но ответить на твой вопрос не могу, прости…

— Почему?

— Потому что… ты никогда об этом не задумывался. Ты этого не знаешь. А значит, и я не знаю.

Несколько минут молчим. Получается, никуда я не выходил из белой комнаты… Отхлебываю из бутылочки — обычная тепловатая вода. Вдавливаю ноготь в подушечку большого пальца — больно. Смотрю на себя — на мне уже не некогда белая хламида, а джинсы, рубашка и сникерсы, которые я обычно ношу на выходных, если выбираюсь за город. То, в чем я чаще всего езжу в машине. Эти шмотки должны лежать в Олиной квартире…