— Линкольн, — голос моей матери стал тише, — ты несешь тяжесть всего мира на своих больших плечах. Я думаю, что иногда ты забываешь, что тебе разрешено освобождаться от груза, — её темные глаза были мягкими, а маленькая рука покоилась на моем плече.

У меня стал ком в горле, и я мог только кивнуть. Я пришел сюда, потому что чувствовал себя потерянным. Судя по всему, будучи успешным взрослым мужчиной, ты не стал меньше нуждаться в матери. Она подошла, чтобы поставить цветы в воду, и я не мог не думать о Джоанне и о том, как она превратила свой грязный и заброшенный коттедж во что-то манящее и очаровательное. Маленькие баночки и кувшины с полевыми цветами стояли на всех столах и столешницах. Они проникли и в мой коттедж, и у меня все еще не хватило духу выбросить их.

Я злился на себя за то, что скучал по ней. Я принял решение отпустить ее. Я должен был чувствовать себя лучше, потому что она больше не была привязана к мужчине, который будет только тянуть ее вниз, но все, что я чувствовал, была пустота.

Мама пока оставила эту тему в покое, а я до конца дня помогал ей в саду: соорудил три новые высокие грядки и заполнил их землей и компостом. Физический труд помогал разогреть и растянуть мышцы, но не уменьшал боль в груди.

По дороге домой я сказал себе, что не буду сбавлять скорость, когда буду проезжать мимо офиса, просто чтобы посмотреть, там ли она. И я определенно не сделал второго круга вокруг квартала, когда увидел ее пикап, припаркованный у городского кафе.

Глава 32

Джоанна

— Я не могу поверить, как незначительно изменился этот город! — Хани села напротив меня в кафе. Её светлые кудри были гладкими и блестящими.

— Весь город напоминает мне бабушку и дедушку. Нравится, когда люди рассказывают мне истории о них, — одновременно на сердце становилось легче, но и ныло при воспоминании о моих бабушке и дедушке.

Хани пролистала липкое пластиковое меню кафе. Я позвонила ей после того, как Линкольн уничтожил мое сердце. В ту первую ночь она часами слушала мои рыдания. Мне ничего не хотелось, кроме как взять и уйти — сбежать, — но у меня было еще несколько встреч, и, поскольку Линкольн не приходил в офис, я не хотела оставлять Финна в беде. Итак, вместо того, чтобы покинуть этот город и уехать в Бьютт, Хани настояла, чтобы она приехала ко мне.

Миссис Коулсон, наша очень пожилая и очень медлительная официантка, наконец, подошла к столику. Она смотрела туда-сюда между нами.

— Добрый вечер, миссис Коулсон, — сказала я, переключая её внимания с Хани на меня. — Вы помните мою сестру Хани?

— О, я подумала, не ты ли это! Боже, прошло столько времени, — её милое лицо сморщилось, а мягкие морщины на ее лице углубились от ее улыбки. — Я вижу, у тебя все еще есть склонность к показной роскоши.

Я подавилась смешком, потягивая воду. У миссис Коулсон тоже не было фильтра.

— Прошло немало времени, — ответила Хани с теплой и нежной улыбкой, игнорируя двусмысленный комплимент, — я слышала, вы все заботились о моей Джо.

Хани было так легко коммуницировать с людьми. Она могла завести диалог с кем угодно, как будто они только вчера разговаривали. Все чувствовали себя комфортно рядом с ней.

— О, ну, знаешь, наша малышка Джо была на слуху у всего города!

Наша малышка Джо. Мои щеки вспыхнули от ее слов. Я никогда по-настоящему не чувствовала себя где-либо принадлежащей, и где-то по дороге я начала думать о Чикалу Фолз как о своем доме.

Миссис Коулсон продолжила:

— Она вывела нашего Линкольна из себя, это точно. Но для него это хорошо, если вы спросите меня, — в её темно-карих глазах плясали озорные искорки.

Мягко откашлявшись, я неловко заерзала в кабинке. Когда миссис Коулсон подмигнула, мне пришлось изо всех сил сдерживаться, чтоб не закатить глаза. Гнев все еще кипел под моей кожей, и я держалась за него, потому что так было лучше, чем чувствовать глубокую боль от ссадины, которую оставил после себя отказ Линкольна.

Мы заказали наши обеды и провели следующий час, наблюдая, как жители этого маленького городка разговаривают и общаются. Было что-то в том, как люди смеялись и болтали за столиками. Куда бы вы ни пошли в Чикаку, соседи были семьей. Где-то глубоко в животе у меня заныло от осознания того, что я люблю этот город, но никогда не стану его частью.

После ужина Хани последовала за мной по темным дорогам к ферме мистера Бейли. Она припарковала свой винтажный Шевроле рядом с моим старым пикапом.

— Знаешь, — сказала она, выйдя из машины и осмотрев её бок, — я буду в бешенстве, если этот гравий испортит мою краску.

Я рассмеялась. У Хани было много чего, но жизни в маленьком городке — включая гравийные подъездные дорожки — не входила в их число.

Мы подошли к коттеджу, и я невольно посмотрела на дом Линкольна. Шторы были плотно закрыты, свет выключен. Рука Хани похлопала меня по спине между лопатками. Она успокаивающе прижалась щекой к моему плечу.

Открывая дверь коттеджа, я хмуро посмотрела на свежую груду аккуратно сложенных дров у двери. Мы вошли внутрь и сразу выгрузили багаж Хани, затем я включила свет и отпустила Бада на короткую пробежку. Он тявкнул и побежал прямо к коттеджу Линкольна. Предатель.