Решаюсь на первое, что приходит в голову.

Не думая о последствиях, ныряю под стол к одному из мужчин, он только успевает ахнуть. Отьезжает на офисном стуле, пялится на меня, я прикладываю палец к губам и умоляюще шепчу:

— Те-с-с!

Мужик в шоке. Я бы тоже была в шоке. Но я не в шоке.

Я в панике!

— Николай! — раздаётся надо мной властный голос босса. — Ты Козыреву не видел? Всё утро её ищу.

— А это кто? — спрашивает, как выяснилось, Николай.

— Рыжая такая, новенькая.

Николай догадливо опускает глаза, я повторяю жест с пальцем, смотрю на него глазами, полными ужаса, и глаза эти кричат: «Николай! Не выдавай.

— Нет, — крутит головой, и я выдыхаю.

— Точно? — слышу подозрение в голосе Горецкого.

Николай сглатывает, я же складываю руки в молитвенной позе.

— Угу.

— Ну... хорошо.

Уходит, я на секунду расслабляюсь и выдыхаю.

— Спасибо, — выбираюсь из-под стола, вводя в недоумение не только Николая, но и работающих по соседству коллег.

Иду, усмиряю бешеное сердцебиение, как вдруг сильная рука хватает меня за локоть. Тут же оказываюсь прижатой к стене, а глаза округляются в панике.

Надо мной скалой нависает босс, расставляет руки по обе стороны от моей головы и гневно цедит:

— И долго я буду за тобой бегать, Полина Козырева?!

6.

Полина

— И долго я буду за тобой бегать, Полина Козырева?!

У меня земля из-под ног уходит. Свирепый взгляд Горецкого прожигает во мне дыру. Не остыл босс, вот ни капельки, ни капелюшечки, скорее всего, за выходные ещё больше на меня обозлился.

Говорят, время лечит.

Но точно не в его случае.

— Добрый день, Максим Викторович... — пищу, не зная, что ещё сказать. — А я тут ходила…

Но договорить, куда именно я ходила, не удаётся.

Босс заталкивает меня в ближайший кабинет и, как назло, он оказывается пустым.

Убьёт или доведёт начатое до конца — жестоко мною воспользуется, а потом пустит на органы. Должен же он, помимо морального и сексуального удовлетворения, получить ещё материальную компенсацию.

Права была Маргоша... Не жить мне с двумя почками...

Осматриваю кабинет, никаких скрытых операционных и хирургов не обнаруживаю.

Медицинским спиртом тоже не пахнет. Уже хорошо.

Хорошо.

Да не очень.

Босс сверлит взглядом, его челюсть становится квадратной, желваки играют.

Наклоняется к моему лицу так близко, что чувствую его свирепое дыхание.

И парфюм... Приятный такой, терпкий, с древесными нотками...

Тьфу! Какой парфюм? О чём я вообще думаю?!

— Что это? — замечает в моих руках лист бумаги и вырывает.

Бегло читает моё заявление на увольнение, становится ещё злее и опаснее. Стискивает челюсти и на глазах рвёт заявление на мелкие клочки.

— Улизнуть решила? — рычит в лицо. — Не выйдет!

— Я по собственному желанию, — пищу.

— Не позволю!

Ишь какой! Не позволит!

Но произносит с такой уверенностью, что веришь ему. Действительно. Не позволит.

На свой страх жмурюсь, сжимаюсь и выдаю:

— Не имеете права.

Ох, зря я это сказала... зря...

Босс упирает руки в стену, вжимает меня своим мускулистым телом в неё же, полностью обездвиживает. Глаза автоматически распахиваются.

Его близко расположенное лицо лишает меня возможности даже пискнуть. Пытаюсь высвободиться из его лап и по-тихому (или как получится) ретироваться.

Сползаю вниз по стене в надежде поднырнуть под его руку и сбежать, но рывком меня возвращают в исходное положение.

— Нам с тобой, Полина Козырева, надо кое-что трясти.

— Что?

Босс горячо выдыхает мне в губы:

— Ты разбила редкую, коллекционную статуэтку, — цедит злобно.

Опять чувствую его парфюм. Да что же это такое? Почему он мне так сильно нравится?

Не босс.

Парфюм.

С досадой кусаю нижнюю губу и ловлю на себе взгляд Горецкого: уже не такой гневный, а оценивающий, и есть в этом взгляде что-то похотливое, первобытное, что очень сложно скрыть даже такому большому человеку, как мой босс.

Перестаю жевать губы, вытягиваюсь по струнке.

— Ты знаешь, сколько стоил мой дракон? Знаешь, сколько я за ним гонялся?

На первый вопрос ответ знаю, на второй - нет, но умалчиваю оба раза.

— И ты решила, что я так легко отпущу девушку, которая принесла мне такой ущерб?