— Ой, как жалко… Несчастный Валентин.

— Кстати, в Российской империи день святого Валентина существовал и также праздновался 14 февраля. Он был популярен среди российского дворянства. Девушки делали «валентинки» из шёлка, кружевные, пахнущие духами, с засушенными или живыми цветами, чтобы затем тайком подложить её в карман пальто избранника, передать с посыльным мальчиком или вручить лично.

Мы ещё немного поболтали на эту тему, а в итоге я пообещал, что от меня имениннице будет подарок. Пока не знаю какой, но достойный.

Что касается дня рождения Риты, то он выпадал на 11 июня. Это я узнал из её хранившегося в деканате личного дела, в которое специально по этому поводу и заглянул. Есть ещё время подумать над подарком.

Лавра располагалась в самом центре города, возле неё и припарковались рядом с парой экскурсионных «Икарусов», на борту одного из них красовалась надпись «Интурист». Я сразу достал фотокамеру, сделал несколько снимков собора. Следом на фоне собора поснимал Риту, потом попросил прохожего сфотографировать нас двоих на всё том же фоне.

Начали с посещения Троицкого собора, возведенного на столетие раньше Успенского. Это мы узнали со слов женщины-гида, незаметно прибившись к одной из экскурсионных групп. Рита к тому времени поменяла шапочку на платок, который я посоветовал ей прихватить в поездку. Да и одеться поскромнее тоже, никаких джинсов, желательно длинная юбка.

Храм показался скромным, но древность веяла из каждого оштукатуренного кирпича, всё-таки его построили в 15 веке. Тем более тут в серебряной раке покоились мощи самого Сергия Радонежского. Отстояв очередь, мы тоже припали к закрывавшему раку стеклу, попросив каждый о своём.

Та же женщина-гид показывала своим экскурсантам на пробоину в воротах рядом с ракой преподобного Сергия, ведущих в Серапионову палату. Оказалось, это след от польского ядра, попавшего в храм, когда обитель осаждало войско Лжедмитрия II. Жаль, в храме было запрещено фотографировать, ту же раку я бы поснимал для коллекции.

А когда мы вышли из храма, я сам, примерив на себя роль экскурсовода, рассказал Рите историю про голову Сергия Радонежского. Когда лавру решением Совнаркома закрыли, превратив в музей, мощи также стали музейным экспонатом. Священник Павел Флоренский и граф Олсуфьев тайно изъяли из раки голову Сергия Радонежского. Заменили ее на голову князя Трубецкого. Обратная замена произошла уже после Великой Отечественной, когда здесь снова открылась лавра и начали проводить службы.

— Но это – страшная тайна, — добавил я, понизив голос и делая страшные глаза. — Знают об этом только Патриарх и его приближённые… А теперь пошли дальше, время не ждёт.

Белостенный Успенский собор не поражал богатым убранством – время ещё не пришло одаривать церковь деньгами – но был больше и выглядел величественнее. Его я тоже сфотографировал снаружи. Внутри опять же можно было всё осмотреть, но спрятав фотокамеру подальше.

Мы уже с Ритой направились к выходу, как вдруг шедший впереди нас пожилой, с редкой бородой монах сильно закашлялся. Это был настоящий приступ кашля, и монах, прижав ко рту носовой платок, торопливо выскочил из храма, дабы эхо его кашля не гуляло среди ликов святых.

Мы его догнали на улице. Он стоял у крыльца, держась одной рукой за стену, и вытирал губы носовым платком. Я не мог не заметить тёмные пятна на платке.

— Я ненадолго, — сказал я Рите. — Подержи, пожалуйста.

Отдал ей пустую 10-литровую пластиковую канистру, купленную перед отъездом в хозяйственном магазине недалеко от дома, и подошёл к монаху. Осторожно тронул его за плечо. Тот повернул ко мне своё худое, измождённое лицо с глубоко запавшими глазами.

— Простите, — я кивнул на платок в его руке, — у вас заболевание лёгких?

— А вам зачем? — с подозрением спросил тот слабым голосом.

— Я врач, потому и интересуюсь. Не фтизиатр, но кое-что в это деле понимаю.

— Да, у меня туберкулёз, в последней стадии.

— Лечиться не пробовали? Изониазид не пьёте?

— Мы, братья лавры, свою судьбу вверяем Господу нашему Иисусу Христу.

— Понятно… И настоятель ваш придерживается того же мнения? — на всякий случай спросил я.

Монах отвёл взгляд, снова вытер губы платком, сунул его молча куда-то под ризу, подпоясанную тонким кожаным ремнём.

— Вы и посты соблюдаете при вашем-то заболевании?

— Тут мне наш наместник послабление сделал, но я всё равно соблюдаю все посты, на что архимандрит Иероним ругается, называет, прости Господи, остолопом и бестолочью.

— И правильно ругается, я бы ещё и не такие словечки подобрал… А если представить, что Господь прислал на грешную землю одного из ангелов, чтобы тот вас излечил?

Монах посмотрел на меня, как на умалишённого.

— Грешно так шутить, молодой человек.

Он повернулся, чтобы уйти, но я не отставал, бросил ему в спину: