— Да и минуты три-четыре уже не стреляет, неужто ему оба барбета выбили? Тогда вообще хорошо…

— Не думаю, Александр Михайлович, скорее всего башню заполняют подъемником — там по дюжине зарядов и снарядов складировать нужно заранее, он еще минут пять стрелять не будет. Потом начнет по четыре выстрела на ствол каждые три минуты делать, как из пулемета строчит. Да, вот еще что — преследуем до вечера, а там отходим в Дальний. Дайте радиограмму на все корабли — каждому надлежит действовать по способности'!

— «Микаса» переложил руль, отворот от нас!

— Правильно делает, продольный огонь «Ретвизана» страшен.

Действительно, Того не стал терпеть убийственную пальбу с русского броненосца, который сделал «палочку над Т». И сменил курс, легко уходя от обстрела в сторону. Вслед за флагманом стали перекладывать рули идущие следом броненосцы — вошел в разворот «Асахи», затем «Сикисима», и последним «Фудзи», так еще не открывший стрельбу. А дальше произошло то, чего никто ожидать не мог. Концевой вражеский броненосец неожиданно потерял остойчивость и прилег на борт, черный дым из труб стелился по воде. Матусевич в первую секунду решил, что корабль выпрямится, но нет — «Фудзи» просто лег на волны, как павший солдат на землю, и спустя полминуты величаво перевернулся кверху килем, показав крутящиеся винты…

Так 14 мая 1905 года в самой завязке Цусимского сражения неожиданно повалился на борт, перевернулся и погиб броненосец «Ослябя». И гибель этого корабля произвела на русских моряков удручающее воздействие — нико не ожидал такого «выверта» от судьбы…

Глава 32

— Как говорят англичане, Сандро, «фифти-фифти», вот так можно оценить итоги сражения по потерянным вымпелам. «Половина на половину», говоря проще — Того лишился броненосца и броненосного крейсера, и мы также — только у нас корабли к эскадренному бою совершенно не приспособленные. Один старый, другой настолько тихоходный, что только для береговой обороны подходил, а я его в море вытянул.

Матусевич поморщился — совершенно нелепая гибель «Севастополя» его ошарашила. Броненосец наскочил на риф, не обозначенный на карте, такое происходит постоянно — так погиб на Балтике «Гангут», в выборгском заливе, который вроде вдоль и поперек исхоженный. А тут у берегов Квантуна, когда до Талиенванского залива было рукой подать, и что скверно, при сильном волнении. Вначале корабль распорол себе днище, а потом волны спихнули его с камня — едва успели экипаж снять. Нелепая гибель «Севастополя» потрясла всех, но гидрографов не материли. Все дело в том, что пользовались английскими лоциями, и неожиданно выяснили, что кое-что опасное на них не было нанесено. Выводы сделали немедленно — Щенснович еще до войны настаивал, чтобы командиры кораблей прекрасно знали прибрежные воды, но никто из них кроме Эссена, Шельтинга и еще троих не удосужился этим заняться, ссылаясь на то, что наместник запрещал выходить в море на броненосцах и крейсерах, не иначе как всей эскадрой на учения. Однако никаких запретов на выход миноносцев не имелось — но русская лень непреодолима, как писал классик — «страшно мы не любопытный народ». И командующий флотом взорвался — устроил всем знатную выволочку, бледнели и краснели командиры со штурманами, досталось всем на «орехи». И теперь плевать на погоду — миноносцы и миноноски устраивали «виновным» так называемые «мокрые покатушки», для изучения прибрежных вод, пока шел ремонт кораблей. Господа офицеры забыли про свои походы в бордели, о выпивке никто не заикался — всех флагманов обязали принять экзамены у подчиненных, причем строго по специальностям.

Вот это и бесило больше всего — германские офицеры в свободное время читают военную литературу, а русские только перелистывают тетради, в которые записывали в период обучения в «офицерских классах». И даже мичмана считают себя флотоводцами, и плевать с клотика хотели на зарубежный опыт. Теперь «взвыли» все, и принялись лихорадочно наверстывать упущенное — Матусевич как и погибший Макаров вбивал дисциплину и знания, председателем комиссии назначил Вирена, а вот от «зануды» пощады не было никогда. Все прекрасно знали, что без вынесенного Робертом Николаевичем вердикта путь в капитан-лейтенанты мог быть надолго заказан. А еще хуже оказаться списанным на берег, в распоряжение капитана порта Дальнего, который никогда и ничего не забывал, а имена виноватых и провинившихся всегда записывал в особую тетрадку. А служить под началом Вирена — такого «счастья» даже злейшему врагу не пожелаешь…

— Вот смотри, Сандро, — оставаясь наедине, командующий со своим «августейшим» начальником штаба общались по-свойски, став друзьями, и более того — единомышленниками.

— Совсем не удивительно, что сейчас мы неприятеля побеждаем лишь тогда, когда имеем изначально серьезное превосходство в силах. И не важно, на суше ведем мы боевые действия или на море. И заметь — к храбрости и выучке нижних чинов претензий нет, но только кадровой службы, запасные по своим качествам много хуже. Если в обороне солдаты стойко держаться, то в наступлении сплошной афронт. А выводы из этого дела самые печальные, ваше императорское высочество, и что особенно плохо, так то, что ситуация в дальнейшем будет только ухудшаться.

Матусевич закурил папиросу, посмотрел на внимательно его слушавшего великого князя. Сандро не переспрашивал, а это означало только одно — он сам размышлял над проблемой, которую сейчас озвучил командующий. И теперь ждал ответа — четкого, ясного, однозначного.

— Дело не в армии и флоте, вся штука в том, что Российская империя находится в кризисе, причем в системном. И выход из него только в продуманных реформах, имеющих основополагающие цели, а не путем «маленькой победоносной войны», которая только отсрочит революцию на какое-то время, ведь проблемы ее вызывающие, до сих пор не решены. Вот посмотри на эти вещицы, взятые у убитого японского унтер-офицера — мне их передал генерал Кондратенко. Они весьма символичны, если хорошо над ними подумать. По крайней мере, некоторые армейские офицеры над этими трофеями серьезно задумались, сделав определенные выводы. Я от них отмахнулся, а вчера попались на глаза — поневоле задумался.

Командующий флотом открыл дверцу на тумбе стола и стал выкладывать вещицы. Первым делом очки, в железной оправе с круглыми толстыми стеклами — убитый унтер-офицер явно страдал близорукостью. Затем появились наручные часы и компас, карта нангалинских позиций, кроки суточного перехода, газета с иероглифами, ручка с карандашом и блокнотом, две трети которого исписаны непонятными значками японской письменности. А еще фотография в рамочке, где заснята молодая женщина в кимоно и с высокой прической, со строго взирающим ребенком где-то трех лет.