«— Вариантов не было. Он требовал срочно венчаться. Причем венчаться без шума — на чем твой отец особенно настаивал. Он был пугающе убедителен, знаешь ли. Мне нелегко придется, — с горечью сказал Бобби. — Я-то всю жизнь мечтал о широкой свадьбе. Чтоб с рисом, с арками из цветочных гирлянд, с подружками невесты, шаферами и прочим в таком роде. Представляешь, как меня огорчило требование венчаться «по-тихому»?
— Но… ну ты же шутишь, да?! — отчаянно воззвала к нему девушка.
— Ничуть, — решительно мотнул тот головой. — Все во имя вашего уважаемого родового герба».
Когда он покинул кабинет истинно великого человека и вышел на лестницу, его накрыло прозрение, да такое, что захотелось усесться прямо на покрытые ковром ступени и замереть, чтоб ничто не мешало как следует обдумать открывшуюся истину.
Пару раз он даже замер-таки, повиснув всей тяжестью на массивной перилине — ему казалось, что так легче думается.
Разумеется, Джон Дженнер спятил, совершенно спятил.
И самым ярким признаком этого был невероятный, необъяснимый, дичайший эгоизм.
Все время — я, мое, моя: «Мое имя нужно защитить, моя честь попрана и должна быть отомщена, я — рыцарь без страха и упрека, готовый сразиться с целым миром»…
Бобби Маккензи проглотил истерический смешок.
Еще семь ступеней вниз — и прихожая, откуда он направится в гостиную к Лесли Дженнер.
— Эх! — Он достал из рукава платочек, утер пот со лба.
Две ступеньки. Он помедлил. Еще три. Замер, барабаня пальцами по перилине.
Последние две он перемахнул в один шаг, пересек прихожую, решительно взялся за дверную ручку… и понял, что у него дрожат колени.
Нет, он был крепким, здоровым и симпатичным парнем, привычным к сложностям человеческого общения в частности и к жизненным трудностям вообще. В семнадцатом году, в полуразрушенном окопе близ Арраса, именно он сумел подбодрить своих измотанных сослуживцев непристойной шуточкой, вошедшей в анналы солдафонского юмора. Но сейчас ему было как-то не до шуток.
Бобби собрал всю свою решимость и повернул-таки дверную ручку — как голову в петлю сунул.
Она… она стояла у камина, и ее плечи тряслись. Она не обернулась, даже когда дверь с громким стуком закрылась.
— Мисс Дженнер… — просипел он. — Не… не стоит так… Та обернулась — и Бобби поперхнулся, не веря своим глазам.
— Так ты… смеялась?
— А что мне еще делать? — саркастически сказала она. — Над папиными рассуждениями только смеяться и остается.
Он медленно кивнул.
Она ему нравилась. Она всем нравилась, эта Лесли Дженнер, — тонкая, почти невесомая, гибкая, остроумная…
— В общих чертах я тебе еще когда все описала. Я так понимаю, папа дорассказал остальное?
— Я так понимаю, да, — осторожно ответил Бобби.
— То есть объяснил, что я провела ночь неизвестно с кем в гольф-клубе?
Бобби снова ответил кивком.
— Значит, придется уточнять подробности… — Она села и указала Бобби на большое кресло напротив.
Тот беспомощно в него упал.
— Я гостила у Винслоу, — начала она. — Они с папой давние друзья. На старика Винслоу он только что не молится — потому что молится он лишь на себя самого. Поводом для праздника был день рождения одного из бесчисленных Винслоу-младших, кой благополучно достиг совершенных лет. Разумеется, ожидалось ликование народное и веселье сердец по этому поводу. Разумеется, отец тоже туда собрался — но случилась очередная катастрофа вселенского масштаба. То ли сталь поднялась на одну восьмую, то ли сало упало на двадцать четвертую, то ли еще что — но мир, как всегда, рухнул. Пришлось отправиться в одиночку. А это около двадцати миль за город, и приходится идти по безлюдной местности, которую еще называют Смоки-парк. Местность сия пуста и безвидна, и…
— Мисс Дженнер! Молю, не надо библеизмов! Нет, ты как хочешь, но просто твой отец…
— Книга Иова? — живо уточнила та. — «Он поставил меня притчею для народа и посмешищем для него. Помутилось от горести око мое, и все члены мои, как тень»? Следовало ожидать. Но вернемся к нашей забавной истории… Во время танцев не случилось ничего особенного — разве что я заметила, как ты отчаянно домогаешься к Сибилле Торберн.
— Я? Домогаюсь? — взвыл Бобби. — О боже… нет, не важно. Продолжай.
— Как бы то ни было, ты изо всех сил пытался чего-то от нее добиться. Джек Марш сказал.
— С него станется. Но чтоб я домогался к жене моего лучшего друга… бред какой-то! Но что дальше-то было?
— Я ехала домой, уже после полуночи, и тут мотор заглох. То ли масло залили в бензобак, то ли бензин в двигатель — уж не знаю. Как бы то ни было, Андерсон, наш шофер, нырнул под днище машины и не вернулся, давая о себе знать только невнятным нытьем вперемешку с ругательствами. А-а, нет: пару раз он высунулся, извинился и посетовал на погоду. А видишь ли, ночь обещала быть теплой, поэтому я взяла открытую машину, без верха, вот тут и пошел дождь. Лило просто… просто не знаю, как сказать…
— Дьявольски сильно?
— Вот да, спасибо. Поняв, что еще немного — и я промокну до нитки, я начала искать укрытие и тут вспомнила, что невдалеке был домик — здание местного гольф-клуба. Мы же на поле заглохли. Оставив шофера в неведении, я пробежала вдоль дорожки к зданию клуба. К тому моменту полило еще более так, как ты сказал. Дверь была закрыта, но не заперта, так что я зашла. Причем, заметь, я была от машины на расстоянии громкого крика, но шофер не знал, что я вообще куда-то ушла, понимаешь?