Катя нехотя вылила рассольник обратно в кастрюлю:

— Я тогда суп ему оставлю, а сама — котлеток.

Вспомнила, мамину стряпню. Но мама рано умерла, а отец для них с братом не готовил; он работал на заводе и пил. А потом даже и не работал. На большой перемене Катя крутилась возле школьной столовой и рассматривала витрину с пирожками, газировкой и сосисками в тесте. Но денег почти никогда не было. Да и в школу ходила через раз — от Сосенского, где заживо гнили последние дома, до города было семь километров. Часть — пешком до трассы, часть на автобусе, из которого на их остановке люди чуть ли не высыпались на асфальт. Если брат ехал с ней, то он весело отвоевывал для них последнюю ступеньку у двери и закрывал Катю от толпы, пока она смотрела на лес, прижавшись носом к стеклу автобуса. А если нет — то она просто ждала, когда двери хлопнут перед носом, и шла болтаться по округе, чтоб отец не наказал за прогул. Потом тело брата всплыло в пруду, обмотанное цепью. Оказалось, что он подрался с двумя пацанами из-за девчонки, а те случайно убили его и утопили. Их отправили в колонию, но Кате от этого было не легче. Эти парни давно уже вышли, и одного Катя до сих пор встречала на улице. Он еле заметно кивал ей при встрече, как дальней знакомой.

Она погрузила шланг с дырявой бутылкой на конце в бочку с водой. От забора на нее смотрела синеглазая ирга и приземистая красногубая малина. На грядках вытягивался лук, раскидывала листья пузатая капуста, ровными длинными рядами сидела картошка. В теплице уже висели красные мясистые помидоры. Особенно ей нравилась огромная зеленая помидорина в форме сердца.

За забором послышался машинный рык, это мужа подвез приятель с лесопилки.

Когда она закончила, Володя уже поужинал и теперь перед телевизором забрасывал в чай одну ложку сахара за другой. Свекровь возилась в кухне — месила тесто. Катя, спросила, не нужна ли помощь, но свекровь прогнала ее. Это была кухня свекрови, дом свекрови, и Володя был, прежде всего, сыном свекрови, а уж потом — Катиным мужем.

Она присела на второе кресло и тоже стала смотреть сериал.

— У нас повар новый, — зачем-то сказала, — из Москвы.

Муж поднял на нее усталый взгляд впервые за вечер:

— Нормальный?

— Да вроде…

— Заколебала жара, — сказал Володя и переключил канал, — дождя бы.

Будильник зазвенел в пять. Аккуратно выбралась со своей половины дивана, чтобы не разбудить мужа. Его прикрытое темнотой лицо с морщинами и белесыми бровями было равнодушным.

Солнце еще дремало. Велосипед мчался с горки по утреннему холодку и задорно звякал на ухабах.

На мойке она обнаружила большой пузырек нового средства. Потом увидела Леонида — в белом, как облако, кителе. Он осматривал внутренности холодильников и брезгливо, словно больные человеческие органы, крутил в руках миски и плошки с едой и заготовками.

— Мы не такое берем, — она показала бутыль с моющим средством.

— Теперь такое, — он скользнул взглядом по ее лицу, груди и рукам и опять нырнул в холодильник. — Это гипоаллергенное.

— Дорогое небось? Геннадий Петрович заругается.

Он пропустил ее слова мимо ушей.

— Продукты в холодильнике совсем не маркируете?

Она пожала плечами.

Пришла Лидка с жирно подведенными глазами и маникюром, которого у нее сроду никто не видел. Она фланировала по залу в короткой юбочке, протирая столы и готовя витрины, и то и дело совала нос на кухню. Пришли тетя Тоня, и тетя Лена, и Роза с кассы. Все — с улыбками и цветными ногтями. Но как только Леонид начал их отчитывать, романтическое настроение сползло с них, как пленка с ошпаренных кальмаров.

— С ума рехнулся! — тетя Тоня стояла, уперев руки в боки, рядом с холодильником. — Я и так знаю, что это соус вчерашний. А баклажаны с вечера лежат. Только время тратить на эти писульки. Это у вас там в рэс-то-ра-нах, — последнее слово оно растянула на иностранный манер, — видно, делать нефига, а у нас тут производство.

— А это? — он покачал перед ее носом пакетом неясного содержимого, которое оседлала плесень.

— Это не наше, — махнула рукой тетя Тоня с таким видом, будто пакет в холодильную камеру подкинули.

Ее шапочка отрицательно повертелась вместе с головой.

— Это я выбрасываю, — непреклонно сказал Леонид, — и с сегодняшнего дня все маркируем.

Тетя Тоня работала в столовой долго и относилась к ней по-хозяйски. После ухода прошлого старшего повара она и вовсе переняла власть и командовала всей сменой с удовольствием и монаршьей снисходительностью. Теперь ей не хотелось слезать с насиженных кулинарных высот обратно на землю.

Она недовольно прицокнула.

— А с тараканами что у вас?

Молчали.

— Елена Владимировна? — парень посмотрел на тетю Лену, робкую, почти прозрачную женщину в летах, которая под его взглядом совсем растеряла краску.

— Так месяца четыре назад травили.

— И сколько уже так живете? — голубые глаза потемнели, как предгрозовое небо.

— Их трави не трави, они снова лезут, — сказала тетя Тоня, — только возни с этим на несколько дней.

— Роспоренадзора не боитесь? Где ваш договор с СЭС?

— Это к Генке.

Катя испугалась, как бы гроза не прогремела прямо на кухне. Она ретировалась к тазикам с нечищенными овощами. Старшие были отпущены к своим делам. Целый день на кухне висело напряжение. Леонид был не доволен всем. Он грустно смотрел на безвкусную вареную картошку, погружая ее в протирочную машину. Один из салатов собственноручно убрал с подачи, когда обнаружил, что его возглавляет тунец из просроченных консервных банок. А когда добрался до морозильника с мясом и рассмотрел этикетки со сроком годности, окончательно замолчал, поверженный обстановкой.