Генка явился после обеда.

— Осваиваетесь? — дыша перегаром, радушно спросил он.

— Можно вас? — ответил вопросом на вопрос Леонид и сам пригласил Геннадия Петровича в его же кабинет.

Обратно выбрался хмурый и уставший, словно после битвы.

— Завтра у нас дезинсекция, — прокатился его голос. — Кто-то может вечером остаться?

Все посмотрели на тетю Тоню. Тетя Тоня желания помогать не выказывала и глядела непримиримо.

— Я останусь, — вызвалась Катя, и больше никто.

До позднего вечера они заматывали посуду пленкой, освобождали стеллажи, прятали продукты и отодвигали от стен оборудование. Катя не заметила, как утихомирилось солнце и наступили шершавые легкие сумерки.

Сидели на одном из столов в зале и переводили дух, глядя на горы утвари в полиэтиленовых коконах.

— Чего они все так? — обиженно, словно ребенок, спросил он.

— Ремонт скоро, — Катя воспользовалась случаем, чтобы рассмотреть его упрямое лицо. — Уж больше года ждем. Всё тут переделают, и оборудование — новое будет… И кондиционеры. И щели с дырами забьют. А сейчас какой смысл?

Парень покачал головой:

— А чего помогаешь тогда?

— Жалко вас.

У проходной вместо того, чтобы попрощаться, он покатил ее велосипед. А она довольно зашагала рядом. По дороге рассказал, что сестра сильно болеет и он приехал к ней. А раньше работал в обычном московском кафе. У магазина попросил подождать и, вернувшись, положил в корзину две пачки морской соли.

— Для твоей руки.

Перед поворотом на свою улицу, она сказала:

— Пришли почти. Ну пока?

И он, махнув на прощание, зашагал с горки в рассеянную ночь.

Дома ее встретили чуть ли не с вилами.

— Ты чего телефон не берешь? — Володя стоял возле двери, бледный и злой. — Пять часов нет.

— Так разрядился, наверно. У нас дезинсекция внеплановая, готовились.

По лицу свекрови пробежало недоверие:

— Мы уж чуть полицию не вызвали. Думали, как в прошлый раз.

Катя залилась краской. В прошлый раз, перед тем как устроиться посудомойкой, она загуляла. Помнила только начало: встретила девчонку из Сосенского, а та притащила ее в свою компанию. Дальше почти не помнила. Только жгучее чувство стыда, когда спустя три дня нашли ее в городе под забором детского садика. Теперь домашние ей это припоминали: как полицейские топтались в доме и составляли протокол, как снимали у всех отпечатки пальцев и как искали ее три дня. Володя тоже тогда еще пил, но его-то не стыдили за разбитую машину. И за то, как он продал ее остатки, а все деньги вложил в какую-то пирамиду, и теперь они выплачивали кредит.

Тогда Катя так перепугалась, что закодировалась, и с тех пор держалась, хотя действие укола давно закончилось. Другого дома у нее не было. Здесь летними ночами над их с мужем диваном компанейски жужжали комары, она всегда была сыта и одета, а в выходные всей семьей лепили пельмени или вареники, и она чувствовала, что не одна.

Когда они с Володей познакомились, Катя жила в отцовском доме, и у них была сплошная Садом и Гоморра, как говорила свекровь. Отец вахтовал. Почти год они с Володей жили не пойми на что, покупали ящиками спирт у знакомого в аптеке, и всякая память терялась между их разгоряченных тел и почти животного забытья, которым можно было отгородиться от жизни. От жизни, которая за туманной завесой развертывалась вокруг. Там, в жизни, была сплошная тоска — там убили брата, отец не выходил на связь, а Катю ждал только бессмысленный и беспощадный труд. Но из этой вот жизни вдруг появилась крепкая рука свекрови, перетащившая за шкирку через завесу вначале Володю, а потом и ее.

Володя засобирался на лесопилку, но она сделала вид, что спит. Ей не хотелось видеть его лицо с белесыми бровями. Она лежала с закрытыми глазами, вспоминала вчерашнее и улыбалась. Когда половицы перестали отвечать на его тяжелые шаги, Катя умылась и собрала диван. Она на ходу сжевала бутерброд и поехала в КВД.

Там, у кабинета дерматолога, куда она записалась две недели назад по телефону, сидели растерянные люди, которые выглядели как дети, ждущие наказания. Она спросила, тут ли принимает Капустина, и тоже растерянно приткнулась в очередь.

— С чем пожаловали? — спросила ее врач.

— С экземой.

Врач посмотрела на нее неодобрительно:

— Табличку на двери видели?

Катя покрутила головой.

— Девушка, я венеролог. У вас сифилис есть?

Катя покраснела. Она вспомнила людей в очереди и поняла, почему они казались такими потерянными. Возможно, они-то пришли с сифилисом, а не с экземами.

— А гонорея?

Катя отрицательно покрутила головой.

Капустина раздраженно подытожила:

— Ну вот будет у вас сифилис или гонорея, и приходите. А сейчас что вы ко мне пришли со своей экземой?

— Не знаю, меня так записали, — протянула Катя, испугавшись, что ее прогонят и опять придется ждать приема две недели. — Чешется очень. И некрасиво, — добавила она, заискивающе раскладывая на краешке стола больную ладонь.

Врач обреченно посмотрела на руку.

— Стресс? Работа, связанная с химическими веществами?

— Работа, — кивнула Катя.

— Ну и чего вы хотите? Работу меняйте и пройдет, — отрезала врач и недовольно что-то написала на бумажке. — А пока — вот, мажьте.