В правительстве же среди прочего рассматривали введение запрета на использование доллара во взаиморасчетах внутри страны. Экономике в ее тогдашнем состоянии это причинило бы огромный ущерб, но, к счастью, у правительства возникли более срочные дела (а потом неожиданно для него самого и вовсе истек отпущенный ему срок). С не менее опасной идеей выступал руководитель налоговой службы Георгий Боос – он предлагал вести индивидуальные переговоры с крупнейшими налогоплательщиками и договариваться с каждым в отдельности, сколько тот может и будет фактически платить налогов! Но все обошлось и в этом случае: власти просто не успели предпринять действий, которые свели бы на нет результаты нескольких лет упорного труда по выстраиванию эффективного налогового аппарата [212] .

Тем временем Юрий Маслюков раскритиковал сотрудников МВФ, которые считали, что его подход к бюджету строится на чрезмерном сокращении реальных расходов. Маслюков считал эти возражения необоснованными. Премьер-министр, в свою очередь, был уверен, что претензии к бюджету – лишь отговорки, прикрывающие нежелание фонда выделять деньги. От этого недоверия со стороны Примакова избавиться так и не удалось. Впрочем, впоследствии оказалось, что МВФ, как и все остальные, просчитался относительно возможного подъема в экономике и последующего роста поступлений в бюджет.

Возобновлению роста способствовали: удивительная способность к выживанию, проявленная частным сектором, эффект девальвации и, как ни парадоксально, потеря всяких иллюзий в отношении России в связи с разразившимися скандалами [213] .

В 1999 году отовсюду звучали обвинения в том, что деньги МВФ были разворованы, что фонду лгали относительно использования валютных резервов ЦБ, наконец, что крупные суммы отмывались через Bank of New York. Многие СМИ в России и за рубежом сыграли в этом плане весьма пагубную роль, поскольку, сильно преувеличив масштаб нарушений, создали в общественном мнении образ России как криминального государства. Не способствовало улучшению российской репутации и то, что всего за год в стране три раза сменился премьер-министр (Примаков, Степашин и Путин).

Несмотря на все это, МВФ в конце июля утвердил новое соглашение stand-by с Россией и выделил ей очередной транш, который в результате оказался последним.

То, что случилось следом, с трудом поддается объяснению. Предсказания всех ясновидцев (МВФ в том числе) относительно будущего российской экономики оказались не просто неверными, а совсем неверными: экономика резко пошла в рост, причем еще до прихода Путина к власти. Способствовало этому сочетание нескольких факторов. Изменились приоритеты российского бизнеса: поскольку спекуляции на валютном и фондовом рынках прекратились, пришлось наконец использовать капиталы в реальном секторе. Удешевление рубля предоставило российским производителям защиту от иностранных конкурентов и их товаров. Значительно выросли цены на нефть (чего МВФ, кстати, в своих прогнозах не предполагал.) Наконец, начали сказываться в повседневной практике первые долгосрочные результаты предпринятых ранее мер по улучшению управления в экономической, монетарной и бюджетной областях.

Примаков и его союзники в правительстве, несомненно, были убеждены, что внешний мир плетет против них заговор, что их страну наказывают по указке банкиров с Уолл-стрит, поскольку политику и правительства США, и «Большой семерки» определяют именно там. То, что пост министра финансов США занимал именно типичный уолл-стритовский магнат Роберт Рубин, только укрепляло хозяев московского Белого дома в этой уверенности.

Кроме того, ощущалось, что НАТО навязывает всем остальным свою позицию по бывшей Югославии; при том, что сербы, как и русские, – православные славяне, Кремль на это реагировал крайне болезненно.

В силу этих и других обстоятельств, в отношениях России с другими странами и с МВФ становилось все меньше взаимопонимания. Примаков был убежден, что позиция, занятая фондом, наверняка являлась частью какой-то политической тактики (сколько бы Камдессю ни утверждал обратное).

Через два дня после состоявшейся 12 января 1999 года телефонной беседы Примакова с Камдессю в Вашингтон по поручению премьер-министра вылетел Маслюков в сопровождении Парамоновой и Вьюгина. Им была поставлена задача урегулировать все вопросы и вернуться домой с деньгами. И хотя МВФ не горел желанием раздавать деньги, озабоченность по поводу возможного дрейфа в российской экономической политике росла, и потому фонд был готов искать компромиссы. Маслюков вернулся в Москву с пустыми руками, но все же обнадеженный. Затем он подготовил собственный проект меморандума об экономической политике и обсудил его с сотрудниками МВФ. Приняв к сведению их замечания по поводу того, что в предложенном виде политика сформулирована недостаточно конкретно, он 10 февраля представил и перечень конкретных мер.

Тем временем закулисные телефонные звонки Москвы дружественным правительствам продолжались, и в МВФ пару месяцев пытались понять, что же на самом деле происходит.

Высказывалось, например, предположение, что Примаков, будучи умным дипломатом и располагая всей необходимой информацией, прекрасно понимал реальное положение вещей и просто играл в свою игру, чтобы добиться желаемого (денег и поддержки МВФ) с минимальными затратами. Кроме того, в правительстве были Задорнов, Вьюгин и другие люди, прекрасно разбиравшиеся в политике и процедурах МВФ, так что трудно было поверить, что премьер-министр не имеет об этом никакого представления. Но и полной уверенности все-таки не было, поскольку создавалось устойчивое впечатление, что он действительно не понимает; в противном случае он должен был бы обладать совершенно выдающимися актерскими способностями.

Как оказалось, тем, кто мог бы внятно объяснить все премьер-министру, не доверяли его ближайшие советники. В конце концов, решив окончательно, что Примаков действительно неверно представляет происходящее, посол США в России Джеймс Коллинз пригласил на неофициальный обед доверенного советника Примакова, заместителя министра иностранных дел Георгия Мамедова и только что назначенного первым заместителем министра финансов Касьянова [214] . К концу обеда ситуация, кажется, в значительной степени прояснилась [215] .