Заслышав топот подкованных железом копыт и скрежет плохо смазанных осей, я закрыл глаза и перевернулся на живот. Ничто уже не успокаивало, не отвлекало внимание, и сердце тут же забилось чуть сильнее, но меня хорошо выучили этого не показывать. А ещё пот, намочивший подмышки и стекавший по спине, только усиливал мою вонь, добавляя прелести облику, который я принял тем днём. Калеки-изгои редко благоухают.

Я чуть приподнял голову, только чтобы глянуть через траву на приближающуюся группу, и глубоко вздохнул, увидев двух вооружённых всадников во главе конвоя. Ещё сильнее меня встревожили два солдата, которые сидели на телеге, ехавшей следом – вооружённые арбалетами, они обшаривали глазами лес по обе стороны дороги, демонстрируя бдительность, приобретённую ценой суровых уроков. Хотя этот участок Королевского тракта находился за пределами нанесённых на карты границ Шейвинского леса, он длинной дугой проходил по его северной окраине. По сравнению с чащей, леса здесь были не такими густыми, но всё же представляли собой отличное укрытие, и не стоило беспечно путешествовать по ним в такие тревожные времена.

Когда компания подъехала ближе, я увидел, как над ними покачивается высокое копьё, у которого под наконечником прикреплён вымпел – он так сильно трепыхался на ветру, что герб было не разглядеть. Однако по золотым и красным оттенкам всё было ясно: королевские цвета. Рассуждения Декина, как всегда, оказались верными: эти люди сопровождали гонца Короны.

Я подождал, пока не показалась вся группа, насчитав в авангарде ещё четверых вооружённых всадников. Меня немного успокоили землистые коричнево-зелёные цвета их ливрей. Такие носили не люди короля, но герцогские рекруты из Кордвайна. Их забирали из дома по велению военного времени, и они были не такие стойкие, и не так хорошо обучены, как солдаты Короны. Впрочем, куда меньше обнадёживала их явная настороженность и общее впечатление военной дисциплины. Я решил, что вряд ли они сбегут, когда придёт время, к несчастью для всех заинтересованных.

Когда до передних всадников оставалась дюжина шагов, я поднялся, взялся за шишковатую, обмотанную тряпьём ветку, служившую мне костылём, и выпрямился. Усердно проморгался и нахмурился, словно только что очнулся ото сна. А пока ковылял к обочине, не касаясь земли замотанной в почерневшие тряпки ногой, моё лицо с лёгкостью приняло выражение разинувшего рот искалеченного болвана с пустыми глазами. Добравшись до дороги, я опустил ногу на взбитую грязь на обочине, издал довольно громкий мучительный стон и повалился вперёд, рухнув на четвереньки посреди разбитой дороги.

Не стоит думать, будто я и впрямь ожидал, что лошади солдат встанут на дыбы, поскольку многие боевые кони обучены топтать лежачих. К счастью, этих животных не выводили для рыцарской службы, и они неуклюже остановились, вызвав брань и раздражение их всадников.

– А ну съебался с дороги, керл [3] ! – прорычал солдат справа, натягивая поводья, поскольку его лошадь испуганно повернулась. Позади него телега и, что важнее, качавшееся копьё гонца Короны также остановились. Арбалетчики пригнулись на куче груза, укреплённого на телеге, и оба потянулись за болтами в колчанах. Арбалетчики всегда стараются не держать своё оружие заряженным подолгу, поскольку это изнашивает плечи и тетиву. Вот только зря они не зарядили арбалеты сегодня – скоро это окажется фатальным просчётом.

Впрочем, я не позволял взгляду задерживаться на телеге, а вместо этого, разинув рот, таращился на солдата широко раскрытыми перепуганными глазами, в которых светилось мало осмысленности. Я усиленно практиковался, чтобы добиться такого выражения лица, поскольку скрыть интеллект не так-то просто.

– Шевели жопой! – сравнительно менее сердито приказал его напарник, словно обращаясь к тупой собаке. Я продолжал глазеть на него снизу-вверх, и он, ругнувшись, потянулся к кнуту на седле.

– Пожалуйста! – всхлипнул я, поднимая над головой костыль. – П-прошу пардону, добрые господа!

Я заметил, что во многих случаях у склонных к жестокости людей подобное раболепие неизменно разжигает, а не гасит позывы к насилию – так сейчас и произошло. Лицо солдата потемнело, он снял с крюка кнут, колючий кончик которого опустился на дорогу в нескольких дюймах от моего съёжившегося тела. Взглянув наверх, я увидел, как его рука сжалась на рукояти с ромбовидным узором. Кожа там сильно истёрлась, а значит этот человек явно наслаждался любой возможностью применить своё оружие.

Впрочем, подняв плётку, он замер, и его лицо перекосило от отвращения.

– Клянусь кишками мучеников, как же ты воняешь!

– Простите, сэр! – всполошился я. – Я не специально. Ноженька-то моя, видали? Вся ступня загнила с тех пор, как по ней проехала телега господина. И вот я на Стезе Святынь. Буду молить мученика Стеваноса меня вылечить. Вы же не станете бить верующего, а?

На самом деле моя ступня представляла собой прекрасный и здоровый придаток не менее здоровой ноги. А вонь, которая так сильно ударила в нос солдата, исходила от острой смеси дикого чеснока, птичьего помёта и перегнивших листьев. Для убедительности маскировки не стоит пренебрегать силой запахов. Важно было, чтобы эти двое не видели во мне угрозы. Случайно встретившийся на заведомо опасной дороге хромой юноша, вполне мог оказаться притворщиком. И совсем другое дело – хромой юнец без следов разума на лице и с ногой, источающей сильный аромат, скрупулёзно составленный так, чтобы походить на запах гноящихся ран, с которым эти двое, несомненно, сталкивались.

Конечно, тщательный осмотр меня бы разоблачил. Если бы эти двое разглядывали меня внимательнее, то увидели бы под гримом почти чистую кожу, а под тряпьём – стройное крепкое тело хорошо накормленного парня. А будь у них глаз поострее и чуть больше времени, то они заметили бы небольшой бугорок ножа под моей изношенной курткой. Но, на беду, им не хватило нужной остроты зрения, и время у них заканчивалось. Прошло всего несколько секунд с тех пор, как я вывалился им навстречу, но этого отвлекающего манёвра хватило, чтобы вся компания остановилась. За свою насыщенную событиями и опасностями жизнь я понял, что смерть вернее всего является именно в такие маленькие промежутки замешательства.