В те дни ходило множество баек о каэритах и об их загадочных и, по общему мнению, магических практиках. В Альбермайне их нечасто можно было встретить, и те, кто жили среди нас, становились объектом страха и насмешек, как люди, которых считают чужеземцами. В конечном счёте опыт научит нас, что подобные наветы неразумны, но этому ещё только предстояло случиться. Я слышал много мрачных рассказов о каэритах, полных упоминаний об их колдовских странностях и о тяжёлой судьбе миссионеров Ковенанта, которые опрометчиво пересекли горы, дабы обучить эти языческие души примеру мучеников. Поэтому я поспешил отвести глаза, а Эрчел, неизменно изворотливый, но крайне редко отличающийся смекалкой, немного помедлил, что побудило Райта уделить ему всё своё пристальное внимание.

– Ты согласен, хорёк? – шёпотом спросил он, наклонившись поближе, и его коричневый лоб на миг прижался к бледному лбу Эрчела. Поскольку здоровяк наклонился, его ожерелье с амулетами повисло между ними. Всего лишь шнурок, увешанный бронзовыми безделушками – каждая представляла собой тщательно изготовленную миниатюрную фигурку – и всё равно оно меня нервировало. Я не позволял себе задерживать взгляд на нём слишком долго, но мельком замечал изображения луны, деревьев и разных животных. Одна фигурка приковывала мой взгляд более других: бронзовый череп птицы, которую я принял за ворону. По неведомым причинам пустые глазницы этого артефакта внушали мне больший страх, чем неестественно-ясный взор его владельца.

Райт ждал, пока Эрчел не кивнул, не поднимая глаз.

– Положите его туда, – приказал каэрит, и, медленно вытирая окровавленный клинок об куртку Эрчела, кивнул в сторону нескольких вязов в дюжине шагов от нас. – И можешь понести мой мешок на обратном пути. Хорошо бы из него ничего не пропало.

– Каэритская сволочь, – пробормотал Эрчел, когда мы тащили к вязам труп арбалетчика. Как с ним частенько бывало, наша конфронтация, казалось, совершенно забылась. Спустя все эти годы, раздумывая о его судьбе, я вынужден прийти к заключению, что Эрчел – какой бы отвратительной и ужасной ни была его душа, – обладал одной способностью, которая всегда ускользала от меня: он не таил обид.

– Говорят, они поклоняются деревьям и камням, – продолжал он, тщательно стараясь не повышать голос. – Творят над ними языческие обряды в лунном свете, и всё такое, чтобы оживлять. Мои с таким никогда бы якшаться не стали. О чём только Декин и думает, не знаю.

– Может, стоит у него спросить, – предложил я. – Или я могу спросить для тебя, если хочешь.

Предполагалось, что это любезное предложение заставит Эрчела держать рот закрытым большую часть остатка нашего пути. Однако, когда мы углубились в чащу по пути к лагерю, он, разумеется, нашёл другой повод почесать языком.

– Что в нём написано? – спросил он, снова понизив голос, поскольку Райт и остальные шли неподалёку. – В свитке-то?

– Откуда мне знать? – ответил я, поправляя на плече неприятно тяжёлый мешок с награбленным. Трупы полностью обчистили ещё до того, как я смог поучаствовать, зато в телеге удалось поживиться половиной мешка съестного, несколькими морковками и, самое ценное, парой отличных сапог, которые почти идеально мне подойдут после некоторых небольших изменений.

– Декин разговаривает с тобой. И Лорайн тоже. – Эрчел настойчиво пихнул меня локтем. – Что такого там написано, отчего он так сильно рисковал, только чтобы его прочитать?

Я подумал о потрясении, которое заметил на лице Лорайн, когда она читала свиток, и о противоположном выражении, когда она стояла и смотрела, как Декин вытягивает из меня рассуждения. «Старый придурок переметнулся», – сказала она. За годы, проведённые в этой банде, я научился чуять, когда меняется ветер, направляющий наш путь, и главным в ней всегда оставался Декин. Своими мыслями он делиться не любил и нередко отдавал приказы, которые казались странными или абсурдными, а их истинное предназначение открывалось позднее. Но до сих пор его осторожное руководство всегда приводило нас к прибыли и позволяло избегать солдат и шерифов герцога. Герцог…

Ноги стали замедляться, а глаза расфокусировались – мой вечно занятой разум выдал озарение, которое должно было снизойти ещё на дороге. Охранники гонца были не герцогскими рекрутами из Шейвинской Марки, а кордвайнцами, только что из другой битвы с Самозванцем. Солдаты на службе короля, что вызывало вопрос: на чьей стороне сражался герцог Шейвинской Марки, если его солдатам нельзя было доверить сопровождение королевского гонца?

– Элвин?

От голоса Эрчела мои глаза снова сфокусировались, и взгляд немедленно скользнул на громоздкую фигуру Декина во главе колонны. Мы уже добрались до лагеря, и я смотрел, как он отмахнулся от вышедших поприветствовать его разбойников и потопал в укрытие, которое делил с Лорайн. Инстинкт подсказывал мне, что ни он, ни она не примут участия с нами в общей ночной пирушке, какую мы обычно устраивали после успешного окончания дела. Я знал, что им много чего надо обсудить. А ещё знал, что мне надо это услышать.

– Эрчел, мне кажется, ты должен кое-что узнать, – сказал я, направляясь в сторону своего укрытия. – Ты слишком много пиздишь.

После пролитой крови празднования всегда проходят шумно. Декин не жаловал постоянное пьянство, но после успешного налёта обычно позволял элю и бренди течь рекой. Итак, когда опустилась ночь, и боров на вертеле, истекая жиром, зажарился до идеального состояния, мои товарищи по банде дали волю своим разнообразным радостям или взлелеянным обидам. За годы я понял, что события вроде этого – неотъемлемый аспект разбойничьей жизни, выплеск смеха, споров и песен, подпитываемый чрезмерной выпивкой и любыми одурманивающими веществами, какие только удавалось отыскать.