Увы, ничего сверх того, что несколькими фразами было обрисовано в записке, подросток сказать не смог: сразу после полудня, то есть, часа полтора или два назад, на окраине лежащего в полусотне «перестрелов» от Цитадели селения появились одетые в серо-зелёную форму люди, в которых Ипаль Шитферу мгновенно опознал соплеменников. Почти сразу же началась стрельба. Юного Сонго, крутившегося возле солдат вместе с остальными воспитанниками местного Мужского дома, «послал с этой бумагой плешивый дядька со шрамом на лбу и без половины левого уха» – внешность Кинуя в описании паренька получилась узнаваемой.

– Можешь отдыхать – говорю мальчишке.

Тут же распоряжаюсь: «Тагор, перекрывайте с оставшимися «пану макаки» и «регои-макаки» переправу через Алуме». Ополченцев и вторую роту армейцев я мысленно похоронил. И, похоже, уже нужно сматываться в сторону Тенука, готовить эвакуацию таками с детьми в Сонав.

Впрочем, пока можно не торопиться: уйти окольными тропами всегда успею, а тюленеловы отнюдь не сверхчеловеки, способные неутомимо маршировать сутками напролёт, разгоняя ссаными тряпками толпы папуасов – вчера за полдня, например, прошли всего-навсего несчастных десять километров от Нового Порта до дорожной развилки. Сегодня, допустим, доберутся до северного берега Алуме, до вечера, надеюсь, провозятся с форсированием реки.

Проклятье, Ипаль утащил бинокль, и теперь в попытках разглядеть, что происходит возле Вабу-Тону, приходится довольствоваться собственными глазами. Теперь, когда было ясно, куда смотреть и чего ждать, сразу же обнаружилось несколько столбов дыма над хижинами обороняемой деревни – с дальнего конца, даже с сигнальной вышки не видимого за гребнем холма. А на обращённой в сторону Мар-Хона окраине селения идёт какое-то шевеление, мало различимое невооружённым глазом: скорее всего, уходят женщины с детьми и старики. Чисто теоретически, ещё два дня назад все старосты и вожди в возможной зоне боевых действий (то есть от Тин-Пау до северного Кесу) получили распоряжение готовить некомбатантов к эвакуации, а вчера, когда стало ясно направление движения чужаков, во все деревни вдоль дороги от Нового Порта до Мар-Хона и от Мар-Хона до Тенука разослали гонцов, передавших мою настоятельную рекомендацию уводить людей с пути тюленеловов. Но как обычно, папуасы начинают шевелиться в самый последний момент.

Напряжённо всматриваюсь в направлении Вабу-Тону: количество пожаров быстро нарастает – в невидимой отсюда северной стороне их уже столько, что в воздухе стоит сплошная завеса дыма. Ага, теперь начинает гореть и в южной половине селения.

«Сонаваралингатаки» – отвлекает меня от созерцания картины разрушения воин-«макака» – «Корабли чужаков пошли от Нового Порта к устью Алуме и плюются дымом и огнём».

Подымаюсь на сигнальную вышку: так и есть, палеовийские «Далекоплывущие» медленно движутся вдоль береговой линии, изредка посылая снаряды куда-то в район дороги, связывающей Новый Порт с Мар-Хоном. Впрочем, проползя по зыби залива несколько километров, чужеземцы застопорили машины, продолжая, однако, обстреливать понятную только им цель. Так они простояли добрых пол-«стражи». А потом вдруг резко повернули, прекратив огонь, и быстро двинулись обратно к причалам с одиноко торчащим транспортником.

От гадания на тему «что же значат все эти телодвижения» меня отвлек гонец от Кинуя. Разворачиваю очередной лист бумаги: отставник-«макака» рапортует о блестящей победе. Подробностей немного: на окраину Вабу-Тону ворвался отряд чужеземцев, по которому сразу же открыли огонь из имеющихся в распоряжении его бойцов кремневых ружей, затем сошлись с тюленеловами в рукопашную. Ну а дальше бой перетёк в достаточно хаотичную свалку, расползшуюся практически на всё селение. Некоторое количество палеовийцев вырвалось из ставшей ловушкой деревни и разбежалось по окрестностям – их сейчас преследуют несколько групп добровольцев. На момент составления рапорта уничтожено девяносто два врага, два десятка взято в плен. Наши потери: убито тридцать шесть «регоев-макак» и сто пятнадцать ополченцев, тяжело ранено – девять и сорок семь. Также погибло около двадцати мирных жителей. Выгорело полсотни хижин, ещё десяток продолжает гореть, но новых пожаров нет, а полыхающие успешно тушатся.

Как-то даже не верится в столь убедительную викторию. Но оснований сомневаться в написанном нет – это на словах папуасы могут весьма вольно обходиться как с числом побитых и пленённых врагов, так и с собственными потерями, а вот на бумагу, заносить предпочитают информацию сугубо правдивую. Что вполне объяснимо: письмо туземцы наделяют магическими свойствами, а с колдовством шутки плохи.

«Идём в Вабу-Тону» – командую своим телохранителям. Пара «макак», исправно повторяющая за мною все перемещения по Цитадели, согласно пожимает плечами.

На переправе к нам присоединяется Тагор с десятком бойцов – известие о победе уже успело распространиться, но последний приказ никто не отменял, и почти четыре сотни папуасов по-прежнему торчат вдоль берега. Правда, многие уже расслабились: сидят кучками, жуют смолу да ведут неспешные беседы. Только «пану макаки», подчиняясь вбитой годами службы дисциплине, не поддались общему настрою – большая часть их отдыхает, конечно, но караульные исправно наблюдают за противоположным берегом. Тузтец напоследок отдаёт несколько коротких распоряжений насчёт бдительности.

Вблизи учинённый воюющими сторонами разгром не такой уж и сильный – на пути от окраины селения к Мужскому дому попалось только две сгоревших хижины. Впрочем, в центре деревни следов недавнего боя оказалось намного больше: на северный конец уходила, причудливо извиваясь, длинная выгоревшая полоса, в стенах местного центра образования и просвещения зияли огромные дыры вырванной соломы. Деревянные опорные столбы испещрены отметинами пуль.

Вдоль правой стены на голой земле лежали в несколько рядов тела убитых – палеовийцы в грязно-зелёной форме, наши солдаты-регуляры в серой, из некрашеной ткани, ополченцы в папуасских набедренных повязках и робах мануфактурных рабочих.