Шрифт:
И не успели мы предпринять каких-либо мер помощи, как в комнату шумно ворвалась какая-то особа, в бешенстве хлопнув дверью. Это был не кто иной, как «донна» Марсия.
При помощи своего развоплощённого друга Ногейра в мгновение ока привёл себя в порядок и, столкнувшись со своей супругой, презрительно рассмеялся, грубо воскликнув:
— Этого ещё не хватало!… И ты тоже?! Ты здесь?…
«Донна» Марсия, имевшая привычку развлекаться игрой в покер со своими подругами недалеко от пансиона Крешины, с которой поддерживала дружеские связи, была сразу же уведомлена этой последней о прибытии её мужа, уточнившей, что он рискует попасться вместе с молодыми людьми.
Портьер, опасаясь осложнений, быстро передал своей хозяйке всё, что знал, и хозяйка, со своей стороны, не колеблясь, вызвала свою подругу с целью предотвратить возможные бедствия, зная, что девушка и Жильберто были здесь вместе.
В тревоге появившись здесь, мадам Ногейра увидела, как убегала её приёмная дочь, и, встретив своего разочарованного мужа, выходившего из комнаты, она тотчас же поняла всё, что здесь произошло…
— Негодяй! — вскричала она в негодовании. — А я не поверила бедной девочке! Я ведь могла предотвратить всё это!…
Голос вновь прибывшей стал печальным, и она сказала:
— Как ты мог не понимать всего этого? У меня есть все бумаги Араселии, все её послания… Кроме тебя, у неё не было ни одного мужчины!… Ты не знал о её последнем письме, в котором она передавала мне свою малышку, говоря, что предпочтёт смерть, лишь бы я была счастлива!… Память об этой преданной бедной девушке — это единственное доброе, что осталось в моём сердце… Всё остальное разрушил ты … Aх, Клаудио, Клаудио!… До какой низости мы с тобой дошли?!… Безумец, ты изнасиловал свою собственную дочь!…
Шатаясь, он прислонился к двери, словно поражённый молнией. «Донна» Марсия разразилась рыданиями. Нам же не оставалось ничего другого, как удалиться.
14
Мы с Феликсом шли впереди девушки.
Марита, оскорблённая, ускоряла шаги, она была в шоке.
Она практически бежала из Лапы, квартала, где находилось заведение, которое мы только что покинули, бежала до Синеландии. Она чувствовала себя подхваченной всеми ветрами несчастий, изгнанная с Земли. Преданная в своих самых сокровенных женских чувствах, она испытала то сильное унижение, которое уничтожило в ней всякое понятие о страдании. Она была признательна человеку, которого знала как отца, если бы он воткнул в неё кинжал или дал выпить яду, но у неё не было сил простить ему подобную обиду. Возмущение двигало всеми её органами. Она в растерянности дрожала. В её голове набирала силу лишь одна мысль: самоубийство. Она горела желанием броситься под колёса машин, проходящих перед нею. Умереть… исчезнуть… она задумалась, со слезами на глазах. Но ей необходимо было ещё немного пожить; оставалась одна тайна: Жильберто. Зачем нужно было проявлять столько жестокости, уклонившись от встречи и заменив себя другим? Что за история была между ними? Он ведь прочёл её письмо, он знал о нём. Он написал, что придёт,, Почему же он отрёкся? Как Клаудио мог узнать о их встрече? С помощью Крешины?
Вопросы без ответа оставляли в её душе язвы. Она шла к безумию. Стиснув зубы, она едва сдерживала стон.
Смерть, смерть!… — мысленно звала она, сжимая губы, открывавшиеся в молчании, и ни один звук не выходил из её уст.
Но даже в таком состоянии, под влиянием осколков взорвавшейся мечты, она должна увидеться с Жильберто. Да, признавала она в вихре мыслей, предоставленных самим себе, необходимо было услышать Жильберто… пусть даже в последний раз. Ей необходимо было знать правду, умереть с этой правдой…
Кто знает, может, парень даст ей лучик света, который укажет ей выход из мрака… Если бы он сказал: «Живи, живи для меня», она бы смогла забыть надругательство этой ночи, продолжая жить… Если же нет, то это стало бы её концом…
Поспешно шагая, равнодушная к бризу, ласкавшему её волосы, она мысленно отталкивала наши самые большие проявления нежности и утешения.
Никакая идея не могла уравновесить её отвращение.
Ну что ж, если Жильберто принимал участие в ловушке, в которую она по своей наивности попала, значит, всё кончено. Ей оставалось лишь конечное презрение.
Она дошла до «Ларго до Пассейо» [17] и остановилась на мгновение… Истощённая тревогой, она смотрела на эти лиственные деревья, которые так любила… Ветви, раскачиваемые ветром, казалось, приглашали её к поцелую, прощальному поцелую… Марита всхлипнула, ей стало страшно, но она продолжала свой путь… Она обогнала группу людей, которые с улыбкой на лицах выходили из кинотеатра, вспомнила Жильберто и ту счастливую малышку, которой была, когда увидела, как влюблённые делятся поп-корном. Но она продолжала свой путь всё дальше и дальше, избегая столкновений и толчков. Она дошла до Площади Маршала Флориано и села на лавочку, роясь в своём измученном мозгу…
17
Примечание переводчика: «Ларго до Пассейо» — это общественный парк в центре Рио-де-Жанейро, созданный в 1783 году.
В конечном итоге она чувствовала себя совершенно одинокой, всеми покинутой. Сжимая голову руками, она желала идей, идеи, которая предложила бы ей выход из мучительной пещеры тревог.
Напрасно брат Феликс, держа её на руках, внушал ей понятия терпения и здравого смысла, ссылался на доброту и прощение. Девичье сердце, хоть и доброжелательное, походило сейчас на чистое озеро, которое скрытый вулкан, прошедший тогда незамеченным, довёл до точки кипения. Все кратеры были открыты, словно огненные рты, через которые в спешке разбегались волны мысли. Ни одно место не было открытым для приёма, ни один пункт не был посвящён равновесию и молчанию.