— За тобой шайны гонятся? — поинтересовалась она, когда он сел рядом с ней, касаясь своим коленом ее локтя. Поля устала — глаза закрывались сами собой, голос звучал вяло, а аппетит, по-видимому, отсутствовал. Так бывает после долгой и непривычной нагрузки.

— С шайнами я бы смог договориться.

— А с ущельем не выходит?

И Даня понял, что не пробовал.

Жадно выпив воды из бутылки, он зажмурился, отодвинулся, пытаясь в наваливающихся ощущениях найти кого-то главного, того, кто решает.

И едва не заорал, когда прямо перед его опущенными веками появилась жуткая окровавленная морда огромного ящера. Желтые пылающие глаза, острые клыки, омерзительное зловоние из распахнутой пасти.

Ужас схватил, но не сжал Данино сердце, потому что Поля пошевелилась за его спиной, спросила сонно:

— Ты будешь печенье?

Она не видит этого ящера, осенило Даню, не чувствует. А значит, его не существует.

Отмахнувшись от жуткой морды, как от мелкой брехливой шавки, Даня мысленно воззвал к настоящему хозяину ущелья.

В пальцы рук и ног словно вонзилось множество раскаленных тонких иголок — верный признак того, что его услышали. Внутренности скрутило узлом, тошнота подступила к горлу — приближался кто-то невероятно мощный, древний.

Кто-то, кому не нужны ритуалы, напевы, обряды. Кто-то, взирающий прямо на Даню — без злобы, но с плотоядным интересом. Так глядят на вкусный ужин, например.

Неподвижный воздух взметнулся морозным вихрем, сбивая дыхание. Горло схватило льдом, легкие окоченели, кожа покрылась изморозью. Даня пытался податься назад, дотянуться до Поли, но его сковала полная неподвижность, тело застыло, неподвластное его желаниям.

И тут позади раздалось тихое предупреждающее рычание — определенно волчье, но гораздо более глубокое, грозное, выразительное. Холод отпрянул, на мгновение замер, а потом начал таять капельками воды, в которых проступила нечеткая фигура — то ли женская, а то ли мужская. Всего лишь почти прозрачный силуэт, смеющийся ветерок — тонкая звенящая насмешка, завибрировавшая отовсюду.

— Проклятые к проклятым, — прозвучало ехидное, — костью в горле… Что ж, добро пожаловать.

И все исчезло.

Даня рвано выдохнул, закашлялся, прижав руки к груди.

Смотреть на Полю было страшно — кошмарное рычание все еще звучало в его ушах. А вдруг вместо юного девичьего лица он увидит волчью пасть с острыми ощерившимися зубами?

А вдруг она однажды решить сомкнуть их на его горле?

Ни одно человеческое существо не способно издавать такие звуки.

— К муннам такие знакомства, — выдохнула Поля. — Ты видел его хвост? А когти?

— Хвост? — губы плохо его слушались, однако Даня искренне порадовался ее словам. Осторожно покосился назад и обрадовался еще больше, не обнаружив за собой клыков. Ошеломленная, Поля сидела на спальнике, вцепившись побелевшими пальцами в его ткань. В округлившихся глазах мерцали хищные оранжевые искры — подобно закатным отблескам в голубом небе.

Даня осторожно пригладил наэлектризованные Полины волосы, пытаясь успокоить.

— Я не видел никакого хвоста, — признался он.

Ущелье притихло, не атаковало его больше мороками, не запугивало скелетами воронов и не завывало на все голоса.

— Ледяное чудище, — пояснила она, — прозрачное, с кроваво-алым сердцем внутри и лицом каменного истукана. Такое ощущение, что его собрали по кусочкам из скал, снегов и… кого-то живого. Я даже испугалась.

Даже испугалась!

С нервным смешком Даня перебрался на другую половину спальника, поковырялся в своем рюкзаке, нашел небольшую кружку и начал размешивать печенье в воде. Придется лопать тюрю, как беззубому старику. Но без еды он долго не протянет — при таких-то потрясениях.

— Удивительная гадость это печенье, — прокомментировала Поля, наблюдая за ним.

— У нас еще есть сыр, яблоки и вяленое мясо.

Она достала яблоко, захрумкала. Даня протянул ей ломоть сыра.

В прохладной воде печенье отказывалось растворяться, и он машинально крошил его ложкой, приходя в себя от произошедшего.

Проклятые к проклятым? Это еще что значит?

Ну, с Даней-то все понятно. А Поля?

Сейчас, когда оранжевые искры исчезли из ее глаз, она выглядела беззащитной и милой. Немного потрепанной после долгого пешего перехода и встречи с ледяным чудищем. Сонно моргала, зевала, прикрывая рот ладошкой.

Она была человеком, который то и дело пересекал Гиблый перевал, и не собиралась терять самообладание так уж легко. Даня не сомневался, что сон ее будет глубок и крепок, а вот ему предстоит ворочаться и страдать — затягиваясь, рубцы причиняли мучения.

Странно было укладываться спать при сером сумеречном свете то ли хмурого дня, то ли раннего вечера. Но тут не было ночи и не будет утра, поэтому выбирать не приходилось. Поля сложила ладошки под щекой — так в детстве няня учила и самого Даню. Спальник был просторным, но не бескрайним, и Даня легко касался ее колена. Не слишком навязчиво, но это добавляло ему спокойствия.