Шан Сижуй ответил:

– В Сяо Чжоуцзы уже есть дух оперы. У него есть все задатки! Когда талантливый ученик идет к наставнику, он учится только так. В свое время и я учился у Нин Цзюлана таким же образом.

Чэн Фэнтаю и в самом деле стало жаль Сяо Чжоуцзы:

– Разве кто-то может с тобой сравниться?! Ты же прирожденный актер, самоучка, опера у тебя в крови, газеты только об этом и кричат. А ты берешь и сравниваешь себя с этим мальчиком. Ты собираешься вообще его учить?

Сяо Чжоу давно уже выбился из сил под руководством Шан Сижуя. Он плохо питался, выполнял много черной работы и исхудал так, что остались одни только обтянутые кожей кости. Теперь же было уже за полночь, он старался изо всех сил, желая одним махом все освоить и снискать похвалу Шан Сижуя. От волнения он не находил себе места, а когда Шан Сижуй указывал ему на промахи, начинал беспокоиться еще сильнее. Вдруг ноги его подкосились, и он рухнул на землю. Сяо Лай бросилась его поднимать, но от смертельной усталости ноги мальчишки лишились силы, даже с помощью он не мог подняться и в отчаяньи прислонился к старому сливовому дереву.

Шан Сижуй взглянул на него с высоты своего роста и вздохнул:

– Иди съешь что-нибудь.

Сяо Чжоуцзы покачал головой и с тоскливым видом остался сидеть на месте, тяжело дыша.

Шан Сижуй был особенно придирчив к Сяо Чжоуцзы, потому как разглядел его нетерпеливый нрав, и сейчас принялся выговаривать ему с видом умудренного жизнью наставника:

– Ты куда так торопишься? Я с пяти лет упражнялся от зари до зари и лишь в тринадцать впервые вышел на сцену, представляешь, какая это была жизнь? Ты потратил прежде столько времени впустую, и куда это привело? Ты скажи, вот зачем ты торопишься?

Стоявшая в сторонке Сяо Лай, памятуя о трудном детстве Шан Сижуя, сочувственно закивала, пытаясь подбодрить Сяо Чжоуцзы. Тот взглянул на Шан Сижуя, затем на Сяо Лай, и, держась за старую сливу, медленно поднялся и отправился вместе с ними в комнаты поесть.

За этим поздним ужином Сяо Чжоуцзы сбросил груз с души, он поглощал еду так жадно, словно обратился тигром, у него и рук не хватало. Чэн Фэнтай, глядя на него и выдыхая дым, с улыбкой обратился к Шан Сижую:

– Уж не знаю, как он поет, но манеры за столом у него точно твои.

Сяо Чжоуцзы стало неловко, и он опустил палочки. Шан Сижуй ударил Чэн Фэнтая по руке и сказал Сяо Чжоуцзы:

– Ты ешь, его не слушай.

Набив полный рот еды, Сяо Чжоуцзы стал есть помедленнее, не зная, сколько ему придется голодать после этого ужина. Он с жадностью и упорством принимал и еду, и заботу Шан Сижуя, подобная милость трогала его до слез.

При свете лампы Шан Сижуй внимательно оглядел руки Сяо Чжоуцзы, его длинные и выразительные пальцы, на которых, впрочем, уже появились мозоли, они начали грубеть. В какой театральной труппе актеров сяодань не баловали, позволяя им жить изнеженной жизнью! Подобное отношение Сыси-эра казалось не просто недовольством, а желанием разрушить будущее Сяо Чжоуцзы. Однако Сыси-эр любил деньги больше жизни, какой ему прок с того, что он погубит столь многообещающий талант из своей труппы?

Шан Сижуй воспользовался удобным случаем и спросил Сяо Чжоуцзы:

– Почему твой учитель обращается с тобой так дурно? В чем ты перед ним провинился?

Над этим вопросом Сяо Чжоуцзы и сам сломал голову:

– Не знаю, я ничего такого не делал.

Тут вмешался Чэн Фэнтай:

– Сыси-эр, наставник благородного юноши Чжоу, это не тот ли старый актеришка, которому уже за пятьдесят, а он все пудрится, мажет волосы маслом османтуса, а манера говорить у него то ли старой сводницы, то ли евнуха?

Описание Чэн Фэнтая было сказано столь бойко и точно, что даже Сяо Лай не удержалась от смеха.

Шан Сижуй спросил с улыбкой:

– Второй господин его знает?

– Сперва я и не сообразил, но потом подумал и вспомнил, видел такого человека за игрой в мацзян. Сам уже испещрен морщинами с ног до головы, а все садится на колени к другим, твою же мать, у меня от него мурашки по коже.

Когда Чэн Фэнтай дошел до этого, на лице его возникло отвращение, не было нужды говорить, что и на его коленях посидел этот старый актеришка:

– Если это он, я знаю, в чем провинился благородный юноша Чжоу.

Все в комнате ждали, когда же он раскроет правду, и Чэн Фэнтай, выдержав паузу, медленно выговорил всего одно слово:

– Зависть.

Всех тут же поразила одна и та же мысль. В сочетании с нравом Сыси-эра эта причина казалась весьма убедительной. Хотя актеры, воспитанные в труппе «Юньси», и были хороши, в них не было ни капли индивидуальности. Одаренность Сяо Чжоуцзы же била ключом, если бы он прославился, то превзошел бы самого Сыси-эра в его лучшие годы. Подобный одаренный человек днями напролет маячил перед взором Сыси-эра, чем доводил его до исступления. Сыси-эр растратил большую часть жизни, так и не добившись славы на века. Теперь же он хотел уничтожить будущее Сяо Чжоуцзы, не желая отпускать того на волю.

Сяо Чжоуцзы наконец осознал всю серьезность своего положения, с трудом проглотив кусок, он умоляюще взглянул на Шан Сижуя, моля о помощи. Однако у того уже имелся вдохновляющий своей дерзостью ответ:

– Не бойся! Сыси-эр младше моего отца на восемь лет, ему уже пятьдесят семь, не так уж много ему осталось! Ты учись хорошенько, а когда твой учитель умрет, тут-то ты себя и покажешь!

При этих словах Чэн Фэнтай закашлялся дымом сигареты:

– Кхе-кхе, Шан-лаобань, не стоит так надеяться на чью-то смерть. А если Сыси-эр проживет до семидесяти, это ведь еще десять с лишним лет! И что делать все эти годы? Раз в месяц выступать с двумя отрывками в дневном представлении, так ничего и не добившись?