— Девятнадцати тридцати пяти, — подсказал Якут, взглянув в записи. — Тогда был зарегистрирован звонок в дежурке.

— Лады, — Толян подтянул к себе справочник и начал искать номер.

Дальнобоя отпустили, когда он подписал протокол, как и полагается, в нескольких местах, а вскоре явился Кобылкин, с красными от недосыпа глазами.

— Опять таксовал? — сочувственно спросил Устинов. Не я один знаю, выходит, он тоже как-то пронюхал про это. — А мы тут вместо тебя протоколы пишем. Ты поручение не забудь накалякать, на допрос дальнобоя — задним числом.

Дело по убийству проститутки возбуждено, и допрашивать, формально, мог только тот, у кого оно в производстве, или у кого есть его письменное поручение на это следственное действие.

— Короче, сегодня этого маньяка увезут в СИЗО, но я хочу его ещё разок погонять здесь, чтобы признался, да покрепче, — Кобылкин сел на подоконник, где обычно сидел Сафин. — А то про эту проститутку он вообще в отказняк идёт и ни в какую не сознаётся. Хотя заявление она на него писала. Вот и отомстил, гадина.

— Не бьётся путана, — сказал я. — Никак не бьётся с Крюгером.

— Опять? — он повернулся ко мне. — Чё у тебя не бьётся всё, Паха?

— Надо этого типа дёрнуть, — я повернулся к Толику. — Как у него фамилия? У Мишани, брата твоей бывшей?

— Зиновьев, — ответил он после пары секунд раздумий.

Толян начал набирать номер, но остановился, занеся палец над диском.

— А ведь все будут думать, что я ним поссорился и закрыл из-за этого, — произнёс он Толик печальным голосом себе под нос. — Состряпал дело и закрыл. И не докажешь никому, что он реально подозреваемый.

— Надо этого Мишу Зиновьева в розыск, — продолжил я, глядя на следака. — Он крутился рядом с жертвой в день убийства, и явно связан с новой ОПГ Сафронова, и все эти убийства барыг — разборки и борьба за кресло мэра. А вот трупы остальных — надо искать между ними связь. А если спихнём все темнухи на Кащеева — можем просрать другого убийцу. Не просто так этот Миша прячется, и эти порезы на руках у него не от чистки картошки. И убитую он воспитывал, бил, она сама мне говорила, что пожалела его. А зря.

— Я вот одно не пойму, — тихо сказал Кобылкин, смерив меня долгим взглядом. — Ты или тех конвойных сержантов отмазываешь, которые просрали побег, и на них уголовку завели из-за этого убийства, или просто упрямишься? Хорошо, Паха, не веришь мне — поверишь фактам. Вот!

Он полез в карман и достал оттуда помятый лист с печатью. Стал им размахивать.

— С утра заскочил в трупарню, мне там справочку накатали, — следак уже заводился, голос поднялся на тон. — Согласно предварительной справке, смерть наступила где-то между двенадцатью дня и шестью вечера. А это значит, что в этот самый момент Кащеев гулял на воле! А вы с Андрюхой приволокли его в изолятор только к семи! Так что, выходит, он мог спокойно тётю хлопнуть перед задержанием!

— Далеко место убийства, — пришёл Якут мне на помощь. — Это он должен был сразу от того гаража бежать на заправку, задушить её, а оттуда бегом через весь город в детский сад, и это в то время, пока вся городская милиция его искала.

— На машине был! — упрямился Кобылкин, прикрываясь справкой. — Я же говорю, у него сообщник есть, надо искать! А сообщник снял эту б***, увезли её за город, Кащеев её там придушил струной, и потом сообщник его увёз и высадил в городе, где вы его уже и нашли. Справка-то есть, время подходит, почерк схож! Даже по латыни всё намалевано! Всё бьётся? Ну вы чё, мужики? — он огляделся. — Дело яснее ясного!

— Всё равно картинка не складывается, Гена, — сказал я.

— Да ну вас всех, — он спрыгнул с подоконника и пошёл к двери. Но у самого выхода остановился, обернулся и добавил миролюбивым голосом: — Пока к вам шёл, в дежурку заходил. Там как раз подружайка погибшей припёрлась, та ещё прошм***ка. Мол, её вчера днём какой-то извращенец в подворотне обжимал, хотел придушить. Вот как пить дать, это Кащеев и был. И то, что он баб лапать любит, никто спорить не будет.

— Надо опрашивать, — заметил я. — Пусть к нам идёт.

— И вот давай так, Паха, — Кобылкин взялся за ручку двери. — Если она укажет на Кащеева, ты заканчиваешь упрямиться и поможешь мне заняться настоящим делом, в суд его загонять надо — подвести нелюдя-психопата под расстрел, чтобы землю не топтал больше и никому не навредил. Без него мир чище станет.

— А если нет? — спросил я.

Следак вместо ответа молча вышел в коридор.

Опера начали разбредаться по своим делам, вскоре в кабинете, кроме меня, остались только Толик и Сан Саныч. Пёс заскулил, провожая уходящего последним Орлова печальным взглядом, и даже подобрал красную жёваную кеглю, думая, что кто-нибудь вернётся и захочет с ним поиграть. С ней он подошёл ко мне, увидел, что я занят писаниной, и пошёл доставать Толика, тыкая его кеглей. Тот не глядя её взял и бросил, и пёс с бряцанием когтей по линолеуму бросился за игрушкой.