Так говорила женщина

Маргит Каффка (Kaffka Margit, 1880–1918) родилась в городе Надькарой на территории сегодняшней Румынии, окончила монастырскую школу, затем училась в Будапеште, где получила диплом учительницы, преподавала в женской школе в Мишкольце, где и начала активно писать, а также сотрудничать с журналом Nyugat. В 1907 г. Каффка переехала в Будапешт, где после развода с первым мужем работала учительницей, чтобы прокормить себя и сына, продолжая публиковать стихи и рассказы в журналах. С 1914 г. оставила преподавание и жила уже исключительно писательским трудом, получив заслуженное признание как одна из главных авторов поколения и первая венгерская женщина-писательница. В этом же году вышла замуж за биолога Эрвина Бауэра. В конце 1918 г. Маргит Каффка вместе с сыном умерли от испанского гриппа. Настоящий сборник был опубликован в 1906 г.

Как про любого венгерского автора рубежа веков — пожалуй, самого продуктивного и впечатляющего периода венгерской литературы, — про Маргит Каффку (Kaflka Margit) писать довольно сложно, для понимания масштаба ее фигуры в контексте национальной культуры необходим весь сложносочиненный и хитросплетенный (как вышивки Анны Леснаи, одной из ближайших подруг писательницы, выдающейся венгерской художницы) пестрый фон эпохи. Насколько этот фон неочевиден для внешнего читателя, подчеркивает количество комментариев под приведенным ниже автобиографическим эссе.

Стихи и проза Каффки — уникальное явление для Венгрии начала XX века. «Наша культура, безусловно, мужская, и Маргит Каффка сознательно бунтовала против этого, бросала вызов», — отмечает крупнейший поэт межвоенной Венгрии Миклош Радноти в посвященной ее творчеству диссертации. «Если бы это имя было псевдонимом, читатель бы терялся в догадках: что же это за не ведающий покоя, исключительно мощный автор? Исполненный женского обаяния мужчина, что с игривой серьезностью ткёт драгоценную ткань, изукрашенную причудливыми узорами, или женщина, наделенная мужской силой и одновременно вечным женским пороком — неспособностью построить нечто незыблемое?» — рассуждает о Каффке, наверное, самый известный и значительный ее современник, Эндре Ади, а затем, в той же статье, пишет о ней как о равной: «Она решает, она повелевает, потому что она — художник». И удивляется — «ой, женщина, которая еще и человек, и все же ей приходится или еще придется побороть в себе женщину».

«Возрадуемся же Маргит Каффке, ведь она — торжество наступившего венгерского феминизма, женщина-писатель, которому [которой?] не нужны лживые комплименты. Сильный человек, художник с хорошей и верной судьбой, и никакая критика не может ее остановить на уготованном ей пути, уникальном во всех проявлениях».

Жизнь и тексты Маргит Каффки вызывают стойкое ощущение столкновения с явлениями природы — неотвратимыми и безжалостными. Такой сама Каффка видела свою биографию в 1912 году:

Я родилась в Надькаройе [1] тридцать два тяжелых и неоспоримых года тому назад. Отец, адвокат, впоследствии — главный прокурор комитата, по словам тех, кто его знал, человек неглупый, кроткого нрава, умевший общаться с людьми, был едва ли старше меня сегодняшней, когда внезапная болезнь за несколько месяцев свела его в могилу. Мать снова вышла замуж и снова овдовела — она и теперь живет в моем родном городе, уже совсем тихой жизнью. Первым из Моравского поля [2] пришел в эти края некий чех по имени Зденко Гавга, мой предок по отцовской линии, и — сколько бы ни возмущались те, кого, кроме меня, это еще интересует, — был он не разбойником, а смиренным и полезным слугой при королевском дворе. Есть немало записей и свидетельств о том, что его потомки получили здесь дворянство: прадеда моего уже величали дворянином, когда он переехал в Бихар [3] . Однако мечтательная, северная и крепостная кровь неведомых предков позволила обосновавшемуся в городе семейству достойно сохранить свойственные ремесленникам и школьным учителям мелочно-строгие нравы вплоть до новейших времен; дед мой, судья, был первым среди них обладателем университетского диплома. Предки по материнской линии, согласно хроникам семейства Урай [4] , генеалогическому справочнику Ивана Надя [5] и прочим непогрешимым историческим источникам, принадлежали к древнейшему благородному роду, представители которого пришли на эти земли еще с Арпадом [6] ; и это должно быть правдой — ведь писалась фамилия не через U, а через W — Wrai, а жители низенького домика столетиями до такой степени верили в свое происхождение (свирепые, пылкие, упрямые мелкотравчатые аристократы), что готовы были поколотить любого, кто осмеливался это отрицать. Мать я застала совершеннейшей бунтаркой, заносчивой и восстающей против всего сущего, ведь этим всем была жизнь, закон, стоящий выше рас и классов, который сводил ее с ума медленно и окончательно. Историям, что разворачивались на моих глазах, и тяжелым, кровавым интригам я обязана не только темой романа Цвета и годы, из-за которого родной комитат — как мне сообщили — готов изуродовать меня без капли жалости, если я посмею ступить на оскорбленную мною землю, но и, главным образом, неизбывной и страждущей двойственностью моего существа; вечной борьбой этих двух разных наследий, которую я отслеживаю шаг за шагом всей своей аналитической и сознательной натурой. В каком-то смысле я могла бы сказать, что эта борьба есть история моего характера, моих изменений, всего, что со мной происходило.

Когда мне исполнилось шесть — до этого момента мы жили относительно зажиточно — я вдруг осталась сиротой без средств, детство я вспоминаю без особой радости; в молодости все было тяготы и борьба. Писать я начала в двадцатилетием возрасте, сочиняла стишки в народном стиле на манер Михая Саболчки и баллады в духе Йожефа Кишша [7] и печаталась в журнале Венгерский гений у Арпада Баша [8] , потом редактором стал Оскар Геллерт [9] ; полученное от него ободряющее редакторское письмо (он меня и на день не был старше) настигло меня уже в провинции — там же я взяла в руки красивую, благоухающую типографской краской свою первую книгу; не успев своими глазами увидеть ни наборщика, ни корректора, ни издателя, ни критиков. Только сейчас, спустя одиннадцать книг, я способна осознать, какое это гигантское дело, и запоздало поблагодарить Геллерта, с которым мы по прошествии десяти лет впервые встретились буквально на днях и с радостью, смешанной с грустью, обнаружили, что тогда, во время заочного знакомства, волосы у нас у обоих были подлиннее.

Та первая книга и оказанный ей теплый прием все равно случились поздно. К тому момент я уже была слишком затейливо опутана и связана бесчисленными сетями, вырваться из которых не хватило бы и целой жизни. Случись все это раньше... да, все, наверное, зависит от сущих мелочей! Моя жизнь — постоянный и непрерывный побег из провинции, из семьи, от предрассудков, от связей, от монотонной работы, от денежных затруднений, от конфликтов с самой собой; и мои тексты, возможно, лишь фотографические снимки, сделанные невозвращенцем. Впрочем, я могу привязать к ним балласт жизни, сбросить его за борт, и все станет куда проще! Это не значит, что у меня не будет забот, неурядиц и внутренних раздоров, но жизнь, которой я живу сейчас, лучше, прогрессивнее, чем все прожитые годы, эта жизнь намного более «моя». Да будут благословенны все заблуждения, прихоти и печали, что помогли мне стать свободнее, приблизиться к самой себе.

Вот что важно. Возможно, даже важнее того, что принято называть талантом и в чем я не перестаю периодически искренне и не без грусти сомневаться. Но объяснить это здесь как следует не хватит места.

Хорошо бы прожить еще несколько лет в относительном здравии, увидеть, как растет сын, сесть в поезд, чтобы он умчал в заветные дали, до отвала начитаться в книжных магазинах, где есть все книги, о которых только можно мечтать, найти силы написать пару вещей, которые я чувствую себя обязанной написать, но ровно столько, сколько необходимо. Успею ли я все это?

Жизнь ответила на этот вопрос двояко: Маргит Каффка успела написать «пару вещей» и получить признание читателей и коллег как большой писатель и поэт, но на остальное времени, увы, почти не осталось. К рассказанному самой писательницей можно добавить, что в возрасте шести лет будущая самая известная женщина-литератор своего поколения потеряла отца, а с ним — и спокойную, размеренную жизнь. Дедушка и бабушка забрали Маргит с сестрой Ибойей в город Мишкольц, после окончания закрытой монастырской школы мать с отчимом собирались отдать девочку подмастерьем в швейную мастерскую, но из-за проблем со зрением записали-таки ее в женское реальное училище, после которого она поучилась в Надькаройе и в Сатмаре и год преподавала в Мишкольце, но «провинциальная скука» и «деспотичные нравы» (по словам самой Маргит) побудили переехать в Будапешт, где в 1902 году девушка получила диплом учительницы; тогда же в местной газете Надькаройя впервые было напечатано стихотворение Каффки — под псевдонимом, вскоре она начала печататься — уже под своим именем — в журнале «Венгерский гений», в 1903 году вышел ее первый стихотворный сборник. В 1904 году Маргит вышла замуж за инженера-лесоустроителя Бруно Фрейлиха, а в 1906 году родила сына Лаци. В том же году увидел свет и первый сборник прозы Каффки — Мыслители. Год спустя семья переехала в Будапешт: муж получил пост в министерстве сельского хозяйства, а Маргит — место учительницы в Уйпеште. Параллельно с работой в школе Каффка активно участвовала в литературной жизни, где практически сразу нашла признание, а когда с января 1908 года начал выходить журнал Нюгат, ставший впоследствии главным литературным журналом Венгрии первой половины XX века, Каффку пригласили в редакцию, так что она «официально» стала неотъемлемой частью одного из ярчайших литературных движений в истории венгерской культуры. В 1910 году Маргит развелась с мужем и стала жить жизнью, так хорошо известной современным женщинам (работать на нескольких работах, вести хозяйство и растить сына одна), но радикально новой для своего времени. В 1912 году вышел самый известный роман писательницы — Цвета и годы, поразительный текст, написанный от лица пятидесятилетней женщины, безжалостный и точный рассказ о невозможности реализоваться, о вынужденном бессилии и бездействии, о беспомощности женщины в мире мужчин, которые и сами не в состоянии найти себя в стремительно и бурно меняющемся обществе. Поиск возможных путей для современной женщины Каффка продолжает в романе Годы Марии (1913), а в последнем своем романе Муравейник (1917), основанном на собственном опыте взросления и становления, пытается понять, как косная и ограничивающая традиционная среда не дает женщине стать тем, кем она хочет и может. В 1914 году Маргит познакомилась со своим вторым мужем, Эрвином Бауэром (братом писателя, поэта, основоположника венгерской школы кино Белы Балажа, известного в СССР прежде всего как теоретик кино и автор либретто к опере Бартока), чья судьба — уже после трагической смерти Маргит и ее сына в декабре 1918 года от испанки — странным образом оказалась связана с Советской Россией, куда биолог, выпускник Гёттингенского университета и пламенный коммунист эмигрировал в 1925 году со второй женой, Стефанией Бауэр, после скитаний по Европе из-за участия в венгерской революции 1919 года и где успел поработать в московском Тимирязевском институте, а затем в Институте экспериментальной медицины в Ленинграде, написать книгу Теоретическая биология, а затем, в 1937 году, исчезнуть (в январе 1938 года супруги Бауэры были расстреляны в Левашове по Списку немецких шпионов, а их разлученные и помещенные в детдома сыновья нашли друг друга уже на исходе XX века). Это пусть и несколько многословно-торопливое отступление кажется мне важным: судьбы Маргит Каффки и ее окружения начинают закручиваться водоворотом трагических событий в конце XIX века, и воронка словно засасывает всех этих талантливейших и тонко чувствующих, мыслящих людей в разверзающуюся пропасть века двадцатого. Если не от испанки, то от войны, наркотиков, безумия, безысходности, репрессий уйдут из жизни все крупнейшие современники, друзья и литературные коллеги-соперники венгерской писательницы и поэтессы, а те, кто останется, будут, в большинстве, продолжать работать за пределами «нового мира».