— Но… — засомневался комсорг, но видя, что на меня новость не произвела никакого впечатления, сдался. — Ладно. Как скажешь.

— И, Егор, — я протянул парню ладонь. — Спасибо. Серьёзно. Ты настоящий друг. Но повторю, ради меня не стоит рисковать и идти на конфликт с замполитом. Сам понимаешь, весовые категории у вас разные, а на тебе мать и сестра. Поэтому не высовывайся. А с Калнынышом я сам разберусь. Силёнок у него маловато меня нагнуть.

Я действительно не боялся публичного осуждения. Хотят осудить меня за разгульный образ жизни? Пусть вон сначала с товарищем Стравинским на этот счёт пообщаются. А я послушаю. Да и в целом мне было чего сказать на тему многожёнства. Например, об увеличении поголовья энергетов Советского союза. Демагогия, конечно, но не более чем эта муть про ячейку семьи. Нет, я прекрасно знал, что человек так сказать, заточен под моногамный брак и ничего не имел против, но при этом считал, что если трое договорились между собой и не имеют претензий, то нефиг лезть в их отношения. Я никого не принуждал, никого не заставлял, руки не выкручивал. Мои девочки взрослые, состоявшиеся личности. Каждая с лёгкостью нашла бы себе индивидуального парня, если бы захотела, но раз они остаются со мной, значит их всё устраивает.

Ну а насчёт возможных неприятностей, тот же Лаврентий Павлович в курсе происходящего. И раз от него не поступило никаких претензий, обращать внимания на какого-то замполита пусть и особой части я просто не собирался. Собака лает, караван идёт. К тому же пытаясь зацепить меня замполит сам себя закапывал. Ладно это задание, хотя и тут было к чему придраться. Вспомнить послевоенные годы, недостаток мужчин в стране и прочее. Между прочим, ситуация до сих пор не выправилась, не зря же в известной песне пелось про девять ребят на десять девчонок. За прошедшие годы мало что поменялось. Но в чём-то я был с Калнынышом согласен, половая распущенность до хорошего не доводит. По себе знаю.

И всё равно Егор ни слова не сказал об мне лично. Отделался общими фразами, клеймил гулён, меняющих подруг каждую неделю и неверных мужей, обличал пороки, но сделал это так, что на меня ничего не указывало. При этом формально замполиту придраться оказалось не к чему, пусть по его кислой морде и было понятно, что он крайне недоволен Колесниковым. Но он и так им был вечно недоволен, поэтому хоть после и плевался дерьмом, но проканало. Однако попыток своих Калныныш не оставил.

Частить он не стал, да и как мне кажется, первая попытка была пристрелочной, посмотреть возбудится ли особист или нет. Всё-таки идиотом замполит не был и прекрасно понимал, что прямую конфронтацию с дедом он не потянет. Да и появление Сикорского явно напугало Улдиса, но похоже, именно на нём он и решил сыграть, выставляя меня бабником и ходоком. Оно и понятно, какая женщина потерпит соперницу, да ещё прямо рядом с собой. И какой тесть потерпит, когда его дочери так нагло изменяют. А если по партийной линии будете сигнал о аморальном поведении, рассерженный отец и вовсе может расправиться с мерзким изменщиком.

Как по мне, такая себе логика. Да, в целом правильная, но совершенно не учитывающая личности всех участников процесса. Можно подумать Игорь Игоревич не знает о том, что происходит со мной и Соней. Как и Максим Ильич, отец Лены. Да они у меня на даче вместе бухали, и под это дело пообещали оторвать мне все выступающие части тела, если их дочек обижать буду. Кстати, Зосимов дед начал потихоньку двигать и скоро тот должен был уйти на повышение и получить генерала-майора. Да, кумовство и непотизм, а вы покажите мне где такого нет? В любой стране, при любом строе, люди стараются двигать своих и придерживать чужих. В нас это заложено ещё со времён, когда мы скакали по веткам. Есть своя стая, а все остальные враги и с тех пор ничего принципиально не поменялось, разве что теперь мы чужаков не убиваем.

Однако, уже через пару недель стало ясно, что я недооценил товарища Калныныша. Он решил пройтись по всем моим порокам, начиная с хулиганской молодости, заканчивая коммерческой деятельностью, недостойной настоящего комсомольца и строителя коммунизма. Причём он явно был в курсе некоторых подробностей, к примеру, моего авторства ряда популярных по всему Союзу блатных песен. Не то чтобы мы прям скрывали данный факт, но стороннему человеку вряд ли удалось найти откуда ноги растут.

Впрочем, было и так понятно, что у республиканского председателя Совета Министров имеются связи и возможности провести такое расследование, не привлекая особого внимания. Вряд ли это осталось вовсе незамеченным, всё же опекали меня плотно, но раз не тронули, значит посчитали мелочью. Ну или боялись спугнуть, не суть важно, главное, что у замполита появился на меня компромат, который он не преминул пустить в дело. Причём теперь был задействован не только Егор, который всё ещё оставался на моей стороне, а освобождённый комсорг части, Соболев Виктор, дослуживающий последние полгода и являющийся абсолютно преданной ручной шавкой Калныныша.

Клеймил порок Соболев с азартом, потрясая кулаком и брызгая слюной на первые ряды бойцов, от чего за задние места всегда разгорались баталии, не видимые постороннему глазу. И если мне от его выступлений было ни холодно, ни жарко, то вот парни из моего отделения переживали их куда тяжелее. Я только на третий раз сообразил, что всё это давление направлено прежде всего не на меня лично, а на создание максимально отрицательного образа меня в глазах остальных курсантов. И надо сказать, что с такой подачей оно работало, тем более что я сам не отрицал факты, озвученные на собрании.

Ведь, по сути, они ни словом не соврали. Да, я был хулиганом, отжимал телефоны и тряс мелочь с малолеток. Да, состоял на учёте в детской комнате милиции. Но исправился же! Однако если немного сместить акценты, то может оказаться, будто это не я взялся за ум, а появившийся дедушка, пребывающий в больших чинах, надавил на милицию и те подчистили личное дело, а сам я ничуть образ жизни не изменил. Иначе с чего бы им меня арестовывать и сажать в КПЗ. А эта история с секретарём парткома Союза Писателей? Ведь явно дедушка подсуетился, пробил внезапно найденному внучку хлебное место, а секретарь заартачился за что его и прибили.

Нет, понятное дело, что напрямую это никто не говорил, но намёков и иносказаний было достаточно. А уж когда начали клеймить капиталистический образ жизни, покупку шикарных машин, квартир и прочий разврат, так и вовсе сомнений не осталось у самых завзятых скептиков и на меня обрушилась волна негатива. Правда, когда я прямо спрашивал, мол, а вы чтобы сделали с честно заработанными деньгами, все хоть и говорили, что отдали бы государству, но глазки отводили в сторону. Но как-то так получилось, что всего через два три месяца, для всех, кроме своего отделения я стал изгоем.