В период между созданием Веймарской конституции и приходом к власти Гитлера в немецком обществе существовало как минимум четыре различных, конкурирующих между собой концепции воли народа. Одна из них, ленинская концепция диктатуры пролетариата, уже знакома читателю как движущая сила той революции, которая стала русской. Воплощенная в немецкой коммунистической партии, эта конструкция представляла народную волю как нечто, что в полной мере проявит себя только после того, как надвигающаяся пролетарская революция приведет партию к власти. До тех пор компартия Германии, как и нацисты, играла в парламентскую демократию, но, в отличие от нацистов, их участие в ней не было продиктовано верой в то, что эта игра принесет им власть; они считали, что участие в ней — лучший способ распространить свои доктринальные обязательства в массах и одновременно саботировать парламентскую демократию изнутри.

Совершенно иная концепция народной воли формировала убеждения и практику тех, кто был приверженцем парламентской демократии, как в абстрактной теории, так и в том виде, в котором она была воплощена в Веймарской конституции. Несмотря на то, что по сути своей они придерживались самых разных взглядов, начиная от политической верности католической церкви и заканчивая стремлением к якобы марксистской социал-демократии, они составляли основу большинства веймарских правительств вплоть до того, как Гитлер стал канцлером. Для них народная воля вырабатывалась и проявлялась в демократических выборах и свободных парламентских дебатах.

Другая концепция народной воли была свойственна остаткам старого режима, жаждавшим восстановления германской монархии и, что более практично и реалистично, авторитарного государства, опирающегося на престиж и дисциплину национальной армии. В соответствии с этой концепцией народная воля трактовалась как предпочтение интересов и потребностей немецкой нации, признаваемых земельной аристократией, высшими военными чинами и теми, кто контролировал крупнейшие предприятия промышленной экономики. По их мнению, парламентская демократия в лучшем случае искажала волеизъявление народа в бесконечных и бессмысленных политических дебатах. В худшем случае предвыборная борьба между основными партиями разделяла народ на мелкие интересы и дробила нацию на враждующие группировки. Хотя они обвиняли демократию в этих последствиях, их решение (авторитарное правление элиты страны) предполагало, что массы никогда не должны активно участвовать в политике, независимо от формы политической системы. В их концепции народная воля проявлялась как имманентное стремление к социальному порядку, национальному единству и выдающейся роли немецкой нации в мире. Немецкий народ желал этого, хотя и не мог достичь этого по собственной воле. С одной стороны, демократия и демократические практики не были необходимы для выявления содержания народной воли, поскольку оно и так было известно. С другой стороны, народная воля была и замутнена, и расстроена мелкими дрязгами, присущими парламентской демократии.

Четвертая и окончательная концепция народной воли была заложена в идеологии и практике нацистской партии. Как и те, кто предлагал создать авторитарное государство с преобладанием элиты, нацисты считали, что парламентская демократия раздробляет нацию и тем самым не позволяет немецкому народу в полной мере реализовать свое врожденное расовое и культурное превосходство. Но нацисты развивали эту логику дальше, утверждая, что реализация этого превосходства на национальной и мировой арене является законной исторической судьбой немецкой расы, народа и нации. Придя к власти, нацистская партия предложила переделать немецкое государство таким образом, чтобы сила немецкого народа могла материализовать эту судьбу. В этом отношении нацистская идеология была схожа с традиционной немецкой консервативной мыслью. Однако, в отличие от авторитарной элиты, организация нацистской партии сама по себе была лишь проводником истинного воплощения народной воли — вождя. Вождь в своей личности и в своем сознании одновременно воплощал народную волю (в том смысле, что он был материальным олицетворением немецкого народа и, следовательно, мог волить только то, что он волил) и вел за собой народ (в том смысле, что он правильно определял и затем осуществлял те меры, которые могли бы реализовать историческую судьбу немецкой расы, народа и нации, то есть фактически говорил народу, что он волит).

Как теоретический прием, понятие «вождь» снимало или устраняло ряд противоречий, которые в противном случае возникли бы в нацистской партии. Прежде всего, это противоречие между абсолютным, личным господством Гитлера в партийной организации и претензиями партии на роль народного движения. Нацистская партия преподносила популярность Гитлера как неопровержимое доказательство того, что он, как Вождь, лично воплощает волю немецкого народа. Таким образом, нацистская партия, являясь продолжением личности вождя, становилась лишь средством реализации этой воли. С этой точки зрения полное господство Гитлера над партийной организацией совершенствовало ее как средство реализации народной воли. Таким образом, популярность Гитлера эмпирически продемонстрировала, что нацистская партия является средством реализации народной воли, и в то же время сделала личный контроль Гитлера над партийной организацией не только обоснованным, но и логически необходимым.

Формальное закрепление харизматической привлекательности Гитлера в качестве одного из центральных столпов партийной идеологии предполагало также подчинение различных интересов и слоев немецкой нации воле вождя (а значит, и народа). Иногда нацистская партия предлагала политические платформы, содержащие положения, которые апеллировали только к конкретным, узко очерченным интересам. Однако если бы партия в своей предвыборной кампании опиралась только на такие планы, нацисты оказались бы не лучше любой из основных демократических партий. Понятие «вождь» примиряло практику демократической политики (например, апелляции нацистской партии к узким интересам электората) с конечной целью партии — отменой демократии как необходимого шага в реализации исторической судьбы немецкого народа. В теории «вождь» якобы допускал апелляции в узкие интересы в качестве иллюстрации того, как каждый элемент немецкой нации будет процветать, когда партия придет к власти. Но акцент делался не на том, как будут процветать интересы, а на том, как они будут переосмыслены, когда немецкий народ объединится под властью Вождя.

Как и сторонники парламентской демократии, нацистская партия рассматривала выборы как проявление воли народа. В этом смысле результаты выборов свидетельствовали о том, насколько успешно нацисты работали, пытаясь убедить избирателей в праве своей партии на власть. Партия также предполагала, что победа на этих выборах — это путь к власти. Но избирательные кампании были также, а иногда и в первую очередь, возможностью для масс выразить свое растущее восхищение вождем; это восхищение, должным образом подтвержденное все большим количеством голосов за партию, было свидетельством того, что народ приходит к пониманию того, что он и вождь — одно целое. Нацистские кампании стали грандиозными зрелищами, в которых вождь руководил экстатическими демонстрациями преданности, подчинения и массового отказа от личной идентичности. Хотя нацистская партия по-прежнему должна была побеждать на выборах, сами выборы служили сценой, на которой вождь выполнял роль, абсолютно враждебную индивидуализму, характерному для традиционных представлений о демократическом волеизъявлении.

Пока партия улучшала свои результаты на этих выборах, кампании также демонстрировали неизбежность прихода к власти Вождя. Эта неизбежность, разумеется, была центральной в партийной идеологии, поскольку немецкий народ неизбежно должен был осознать, что его историческая судьба может быть реализована только через единение с Вождем. И хотя на первых порах немецкий народ мог и не признать Гитлера в качестве вождя, который объединит, провозгласит и осуществит волю народа, партийная идеология предвидела это признание как историческую необходимость. Подтверждающие результаты выборов, когда все большая часть электората голосовала за нацистскую партию, были, таким образом, подтверждением этих ожиданий.