Вот только обсудить это было не с кем.

От Конрада ответа добиться не удалось – он сослался на Налсура. Мол, “наш декан – перестраховщик, у него и спрашивай”. Я не поленилась, уточнила. И получила тот самый заряд злой бодрости.

Налсур, выслушав меня, попросил “не забивать хорошенькую голову глупостями и посвятить все свое рвение преподаванию”.

Я ничего не ответила. Хотя проклятие уже вертелось на языке. Пришлось, как послушной девочке с хорошенькой головой, затаить обиду. Не ту, что вызывает желание отомстить немедленно, а холодную, рассчитанную на терпение. Налсур хотел сделать меня мудрее, и у него получилось.

– Все в порядке? – спросил Конрад, поймав меня после разговора.

– Налсур будет страдать, – ответила я, глянув исподлобья.

Конрад передернул плечами и отступил, протянув небольшую коробку с моим любимым печеньем. Он, как выяснилось, тоже быстро учился.

В магобусе Экхан уселся со мной, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, предупредив:

– Спящих не бьют. А я уже почти…

– Ты все еще не прощен, – напомнила ему я, поедая печенье. – И однажды придется проснуться.

Он сунул руку в карман куртки, вынул оттуда термос и протянул мне со словами:

– Это теплый чай, чтобы ты не ела всухомятку. И да, я помню, что ужасный человек. Но гораздо веселее злиться на меня бодрого. Тогда смогу вступить в спор и дать жару. А сейчас никак. Я ужасно слаб.

– На сколько баллов от одного до десяти? – уточнила я, забирая термос.

– Девять, – моментально сориентировался он. – Так что удовольствия от обиды не получишь.

– Ладно, – вздохнула я. – Отоспись и приди в себя. Чтобы потом мы могли ругаться с огоньком.

– Обещаю, – ответил Конрад, подмигнув. И почти сразу уснул.

В академию мы приехали ближе к вечеру. Эллиса, Александра и Даниэля отправили долечиваться в лекарское крыло, а я позвала Яру с рисо-псом Бубликом к себе на то время, пока ее документы не были оформлены до конца, и вопрос с поступлением в академию оставался открытым.

Таттис вызвался помочь нам с багажом.

А Конрад, переговорив с Налсуром, отозвал меня в сторону для разговора:

– Я должен на пару дней уехать. И не могу сказать, куда именно. Но обещаю, что вернусь и с новой силой буду молить о прощении. Привезу тебе сюрприз.

– Ты ничего мне не должен, – ответила я, пожимая плечами и старательно скрывая разочарование. – Тем более, отчитываться.

– Пусть так, – кивнул он, – но я хочу, чтобы ты знала, как буду скучать. Не паникуй, нас никто не слышит. Вот, возьми. – Он протянул мне сложенный вчетверо лист бумаги. – Здесь руны для экстренной связи. Если понадобится оставить важное сообщение, наговори туда. Информация сохранится. Я не отвечу, но прослушаю, как только смогу.

– Снова твои технологии, – нахмурилась я, забирая листок. – Зачем мне это?

– Надеюсь, низачем, – ответил он. – Но мне будет спокойней, если руны останутся при тебе. И, пожалуйста, не переставай на меня обижаться. Тогда я буду оставаться в твоих мыслях. А потом вернусь и начну искупать вину. Снова и снова. Ты не представляешь, какие у меня планы.

– Моя обида никуда не денется, – буркнула я, отведя взгляд. В запасе была парочка язвительных фраз, но с губ сорвалось совсем другое: – Береги себя.

Испугавшись собственных слов, я быстро ретировалась. Успев, однако. заметить, как Конрад широко улыбнулся.

Манипулятор!

Позже, распаковывая дома вещи, нашла в сумке очередной пакет мятных леденцов и записку, в которой было несколько слов: “Я далеко, но ты всегда рядом: в моих мыслях”.

– Какая глупость, – пробормотала, чувствуя, как теплеет на душе.

Странно было таять из-за сущей ерунды.

Записка. Улыбка. Пойманный на себе взгляд. Прикосновение. Осторожная или явная забота. Обещание вернуться. Его беспокойство обо мне… По отдельности – этого было мало. А вместе оказалось больше, чем достаточно.

Я снова начала думать о Конраде как о близком человеке. Это удивляло, но уже не пугало. Разумеется, имея такое прошлое, как у нас, и настоящее, в котором я стала частью работы, стоило держаться от Экхана подальше. Так требовала логика. Однако… еще вчера я бесповоротно осознала, что не хочу идти на попятную. Дала себе право ненадолго довериться непривычным чувствам.

Много лет я была рациональной. Жила, полагаясь лишь на разум. И собиралась продолжать в том же духе. Если бы не одно Исключение.