По своему построению речь Петра в его письмах по большей части очень проста, но иногда он разнообразит ее пословицами — русскими и иностранными, или какими-нибудь образными выражениями; в них, правда, нет поэзии (как нет ее и во всем, что вышло из-под пера царя-преобразователя), но зато много силы и меткости. В этом нельзя отказать, например, таким выражениям: «увяз швед в Польше», «Борис Петрович (Шереметев. — К. С.) {14} в Лифляндах гостил изрядно-довольно», «въехать в рот неприятелю», «Сею доброю ведомостию [10] (что уже крепкая падушка Санкт-Питербурху устроена чрез помощь Божью) вам поздравляю». Иногда он прибегает к игре слов: «Нарву, которою 4 года нарывала, ныне, слава Богу, прорвало» и т. п. Но вообще оборотов витиеватой, тем более церковной речи в письмах Петра мы найдем немного. Он дает, правда, иногда цитаты из Священного Писания (они попадаются иногда в письмах шутливого характера), но лишь в немногих письмах к патриарху Адриану {15} можно отметить несколько напыщенный, торжественный тон; в этом случае он, по-видимому, считался с личностью адресата и делал уступку старине. Но вообще значительной разницы в слоге его писем в зависимости от личности адресата незаметно.

Язык писем Петра носит на себе следы сильного влияния Запада. Сближение с Западной Европой, начавшееся еще до Петра и быстро двинувшееся вперед при нем, его личные путешествия за границу, близкое знакомство с иностранцами, жившими в России, — все это ввело в язык Петра много иностранных слов: голландских, немецких, польских, шведских, французских и проч. Конечно, многие слова были необходимостью, так как обозначали понятия, незнакомые прежде России, и потому не имевшие соответствующих русских слов; таковы хотя бы слова, относящиеся к морскому и сухопутному военному делу. Без них, конечно, язык Петровской эпохи обойтись не мог. Но Петр часто прибегал к иностранным словам без всякой необходимости: он, например, никогда не писал: «одержана победа», а «одержана виктория»; вместо слов: сражение, ответ, величие и т. п. он употреблял «баталия», «респонс» или «антвортен», «моестат»; довольно часто в ходу у него были имена римских и греческих богов; иностранные слова он переделывал на русский лад и проч. Но не видно, чтобы он делал это нарочно и даже сознательно, по-видимому, это выходило как-то стихийно; Петр брал первые попавшиеся слова, если они были к месту. Об этом говорит и то, что, часто прибегая к иностранным словам, он не избегал церковно-славянских и народных русских; такие слова и обороты, как «чаю», «нетчик», «побей челом», «аз», «рещи», «паки», «вяще», «точию», «животы отписывать», «прибирать солдат» и т. п. — встречаются у него сплошь и рядом. Как справедливо говорит А. Н. Пыпин{16}, «кипучая натура Петра требовала прямого дела: чтобы назвать вещь, выразить мысль, он не терял времени на приискание слов, брал первое, русское или иностранное (как он мало придавал значения национальности своих сотрудников, прибавим мы, всякий находил у него место, если делал дело), писал всегда кратко и реально и часто чрезвычайно метко: в его писаниях найдется много слов иностранных, но много также ярких образчиков народной речи». Что касается количества иностранных слов в письмах Петра, то трудно сказать, увеличивалось оно с течением времени или нет; тот материал, который находится в нашем распоряжении, позволяет ответить на этот вопрос отрицательно; по крайней мере незаметно увеличение количества слов общего характера.

Отразила на себе характер Петра и орфография его писем. Не изучивши орфографию в детстве, он не имел потом возможности и времени изучить ее и, по-видимому, мало придавал ей значения; лишь бы мысль была выражена точно и понятно, а орфография — дело второстепенное. Одни и те же слова пишутся Петром различно: «з?ло» и «зело», «провиант» и провиянт», «?хать» и «езда» и т. д.; в одних случаях в предложном падеже единственного числа ставится на конце ять, а в других не ставится: «по д?ле» и «о выход?», «по в?сне» и «о хл?б?» и т. д.; во многих словах Петр, по остроумному выражению проф. Ключевского, «то и дело между двумя согласными подозревает букву ъ», причем он ставит ее даже в словах иностранных; иногда слова того же корня пишутся им и без этой буквы; кроме того, он иногда совершенно напрасно «подозревает» в словах букву ?, и потому пишет: лин?я и т. д.; многие слова он писал по выговору, иностранные слова — русскими буквами (образцы были приведены выше). Факсимиле, воспроизводящие письма Петра, показывают, что писал он быстро, небрежно, иногда не разделяя слов, во многих словах пропущены буквы; почерк крупный, размашистый, чувствуется большая торопливость, когда слова не поспевают за мыслью.

Таков в общих чертах Петр в его личной переписке.

Говоря о Петре как писателе, надо иметь в виду, помимо его переписки, и то, что хотя он не написал ни одной ученой книги, многие книги, вышедшие при нем, носят на себе печать его работы. Деятельность Петра-редактора была настолько важна и разностороння, что без рассмотрения ее его характеристика как писателя была бы далеко не полна. Из массы оригинальных русских книг, вышедших при участии Петра, мы выделим, прежде всего, книги исторического и духовного содержания, которыми он особенно интересовался.

Петра рано стали занимать вопросы истории, и он уже в 1708 году дал через Мусина-Пушкина поручение Поликарпову{17} написать русскую историю от начала царствования Василия III до последнего времени. Для образца Поликарпов должен был составить историю первых пяти лет в двух редакциях: краткой и пространной. В 1712 году, напоминая Поликарпову об этом поручении, Мусин-Пушкин писал ему: «Понеже его царское величество желает ведать Российского государства историю, и о сем первее трудиться надобно, а не о начале света и других государств, понеже о сем много писано. И того ради надобно тебе из русских летописцев выбирать и приводить в согласие». Таким образом, Поликарпову была поставлена вполне ясная цель и указаны источники работы. Но труд Поликарпова, представленный в 1715 году, не удовлетворил Петра.

Еще до представления труда Поликарпова, в 1713 году Петр, как свидетельствует Устрялов{18}, «пересмотрев, исправив и дополнив подробностями журналы осады крепостей и реляции замечательных сражений от покорения Нотебурга до битвы при Гангуте», приказал их напечатать под названием «Марсовой книги». Один из «юрналов», которые легли в основу этой книги, именно «Юрнал, или Поденная роспись, что под крепостью Нарвою чинилось» (1704 год), написан был весь рукою Петра I, а другие — правлены им. Но так как в «Марсовой книге» говорилось почти исключительно об одних победах, не указывалось начало войны, не выяснялся ее общий ход и т. д., то Петр задумал через два года более обширное сочинение по иному плану. «Написать о войне, как зачалась, и о правах по случаях, как и кем делана», — записал он в 1715 году. За работу по этому плану взялись Шафиров{19} и Прокопович{20}.

Первый написал большое рассуждение о причинах войны со Швецией, в котором оправдывал Россию и Петра. «Есть в его сочинении, — говорит Устрялов, — и красноречивые страницы, заметные величественной простотой изложения, исполненные сильного, благородного чувства к достоинству и чести России: они принадлежат самому Петру»; это Устрялов подтверждает ссылкой на черновые бумаги Петра. Кроме того, к труду Шафирова Петр написал «заключение к читателю», в котором проводил мысль о необходимости довести войну до конца и не мириться до полного завоевания Балтийского моря, так как, не добившись теперь своего, мы будем вынуждены потом воевать снова. Проредактировав книгу Шафирова, Петр напечатал ее.

Сочинением Феофана Прокоповича, писавшего историю его царствования, Петр оказался не доволен: Прокопович говорил почти исключительно о войне, сделал много ошибок и пропусков, слишком льстил и хвалил. Ввиду этого Петр приказал кабинет-секретарю Макарову собирать материалы. Подлинные журналы походов, донесения и т. п. Позже, в 1721 году, Петр назначил даже один день в неделю (субботу) для занятия историей. За три с половиной месяца до смерти он писал: «Вписать в историю, в которое время какие вещи для войны и прочих художеств и по какой причине или принуждению зачаты, например, ружье, для того, что не стали (шведы. — К. С.) пропускать, також и о прочих». Таким образом, по-видимому, он хотел с военной историей соединить и историю внутреннюю. Это намерение еще яснее высказано им в одной записи 1722 года: «Вписать в историю, что в сию войну сделано, каких тогда распорядков земских и воинских, обоих путей регламентов (сухопутных и морских. — К. С.) и духовных; також строения фортец, гаванов, флотов корабельного и галерного, и мануфактур всяких, и строения в Петербурхе и на Котлине, и в прочих местах».