— Умную женщину, которая заботится о своем здоровье и моих нервах. Как я должен спокойно работать, зная, что ты дома болеешь и грустишь? — Опускаю взгляд, а он заключает: — То-то.

* * *

Уже в машине Марк вспоминает о сережках. Сам вставляет их в каждую мочку, с удовольствием водит пальцами по шее и с тяжелым выдохом пристегивается. А потом привозит меня к торговому центру.

— Фуд-корт? — смотрю на него с укором. — Вот так ты наказываешь это прекрасное платье?

— И на вынос, — широко мне улыбается и выходит, не заглушив двигатель.

Вздыхаю, глядя ему вслед, но совершенно не огорчаюсь. Если честно, плевать. Что есть, где это есть… главное, с ним.

Но я недооценила его. И, наверное, себя.

Марк садится в салон с шубой, срывает ценник, бросив его под ноги, и сует ее мне.

— Переодевайся, пуховик.

— Марк, я совершенно на это не намекала, — лопочу ошалело. — Я не…

— Это всего лишь шуба. С пуховиком и вправду так себе, — морщится, а я возмущенно фыркаю. — Давай шустрее, здорово опаздываем. Если кухня закроется, я буду жрать тебя.

— Ну так-то супермаркеты есть, даже круглосуточные, — бурчу, расстегивая и снимая пуховик. Влезаю в шубу. — Вообще, они мне не идут. Слишком… пышно.

— Женщина, которой не идет шуба — это вымысел, который придумали производители пуховиков. Пристегнись.

— Длины ремня точно хватит?.. — мямлю с сомнением.

— Тась, я тебя сейчас в багажник брошу, — смеется надо мной. — Там сто процентов поместишься. Пристегивайся давай, королева драмы на пустом месте.

«Ну, все, — думаю отрешенно и озадаченно, щелкнув ремнем, — я официально любовница».

Когда проходим в ресторан и я вижу наше отражение в огромном зеркале у гардероба, понимаю, как заблуждалась. Не знаю, в чем дело. То ли в самооценке, что взлетела до небес после всех подарков и его чуткости, то ли в том, что похудела, а может, все дело только в шикарном мужике с моими туфлями наперевес. Но шуба сидит на мне идеально. Я выгляжу не как сбежавший из зоопарка медведь, я — грациозная пантера. С ухоженной лоснящейся шерсткой, отлично подходящей к волосам моего спутника. Если не опускать взгляд на обувь. Черт, знала бы, надела б сапожки на шпильке.

Марк ставит мои туфли у банкетки, встает со спины и снимает с меня шубу, глядя в глаза через зеркало. Очень интимный момент, от которого вспыхивают щеки. Но он решил меня извести. Отдав шубу в гардероб, Марк встает у банкетки, на которую я села, на одно колено и помогает мне переобуться. Точнее, переобувает меня сам. И все с такой пошловатой ухмылкой, лаская мои ноги, будто мы не на людях. А мы именно там! Среди людей! Которые пялятся во все глаза, проходя мимо.

Впрочем, не стыдно. Скорее совестно за то, что у меня, в отличии ото всех остальных, сегодня один из лучших вечеров в жизни.

— Как Юля? — первое, что спрашивает за столиком, добавляя себе бонусных баллов.

Рассказываю, неторопливо и в деталях. Марк изредка вставляет ремарки, очень внимательно слушает. А потом спрашиваю я:

— Как каток?

— Тебе в самом деле интересно?

— В самом деле, — отвечаю с мягкой улыбкой.

Ради такого Марк откладывает столовые приборы. Делает глоток воды, вытирает губы салфеткой. Я тоже готовлюсь, переминаясь в нетерпении с ягодицы на ягодицу.

— Я перекрасил стены в раздевалке, — с первой же фразы умудряется удивить и, довольный произведенным эффектом, рассказывает обо всем, что успел сделать, уже по порядку.

Он только-только успевает закончить рассказ, как приносят горячее. Отвлекаемся на еду, потом разговор заходит о семье, о детстве и плавно перетекает в обо всем на свете. Иногда на эмоциях перебиваем друг друга, будто пытаемся выдать максимум информации за короткое время. Смеемся, Марк дотягивается через стол до моего рта, зажимает ладонью и говорит вперед, озорно сверкая глазами.

Болтаем, болтаем, болтаем… а потом вдруг подходит официант и с виноватым лицом сообщает, что ресторан скоро закрывается. У нас от удивления только лица вытягиваются. Берем с собой десерт и едем ко мне.

— Расскажи о Юле, — снова просит уже в машине. На мой удивленный взгляд поясняет: — О беременности, о том, каково это — держать своего новорожденного ребенка на руках.

— А про роды? — фыркаю с улыбкой.

— Обойдусь, — бубнит Марк и трогается.

Доезжаем пьяные от эмоций. Снова прокладываем дорожку из вещей на пути в спальню. Я снова горю в его объятиях. Дотла, до абсолютного опустошения. И на выжженной страстью почве с каждым его нежным поцелуем и ласковым словом опять распускаются прекрасные цветы.