Руслан молчит секунд пятнадцать, не меньше. Потом спрашивает понуро:

— Никогда мне это не простишь?

— Да дело не в прощении, — морщусь и отворачиваюсь от него, досадуя, что мы все-таки пришли к этой теме.

— А в чем тогда? — продолжает допытываться.

— В том, что твоей любовнице достались соболя, а мне только мех на твоем лице, — отшучиваюсь.

— И борода моя не нравится? — высоко вскидывает брови. — С каких пор?

— С тех самых, когда ты начал уделять ей больше времени, чем мне.

— Иначе она на ощупь как прошлогодняя солома, — бубнит и хмуро растирает подбородок. — Я хожу с ней уже лет пять, если не больше.

— Примерно столько я тебя и не узнаю, — пожимаю плечами.

— Как много нового узнаешь после развода, — бормочет себе под нос, а потом вдруг резко встает и выходит из комнаты.

Поначалу думаю, что он снова разозлился и пошел остыть на кухню, но когда слышу, как в ванной включается вода, хнычу:

— Нет…

Ну вот кто меня за язык тянул? Готовый на подвиги бывший — та еще головная боль.

* * *

Когда он возвращается, даже смотреть на него не хочу. Отворачиваюсь и усиленно разглядываю огромный белый катышек на своем синем махровом носке, напоминая себе, что с его уходом почему-то начала страшно мерзнуть.

— Тась, — зовет чуть слышно и встает передо мной на колени. — Как я тебе, глянь.

— Не хочу, Рус.

— Ну глянь.

— Отстань.

— Все равно увидишь.

Вздыхаю и поворачиваю голову.

Он такой… помолодевший. Лет на пять. Будто не было всего этого кошмара. Будто мы все еще вместе, он только вернулся с работы, уставший, с опущенными плечами и потухшим взглядом. И я, как обычно, тянусь пальцами к его лицу, пытаясь нежным прикосновением снять тот груз, что он таскал на своих плечах весь день. Казалось тогда, получается. А на деле…

— Зачем? — шепчу и ставлю брови домиком, едва сдерживая слезы. — Зачем ты тычешь меня носом в прошлое, Рус? Одни воспоминания и остались, как ты не понимаешь?

Руслан закрывает глаза и склоняет голову вбок, к моей ладони. Ластится, как котенок. На части разрывает видеть его таким. Подавленный своим прозрением, с тяжестью на душе, с болью на сердце.

— Самые ласковые пальчики в мире, — шепчет со слабой улыбкой.

Открывает глаза, мутно смотрит на меня. Прижимает мою руку к своему лицу и немного поворачивает голову, целуя пальцы.

— Что имеем — не храним, — добавляет, снова прикрыв глаза. — Так в чем же дело на самом деле, Тась?

— В доверии, которое ты обманул, — отвечаю тихо и моргаю, роняя слезы на щеки. Веду большим пальцем, касаясь его гладко выбритой кожи. — Я так не смогу. Не смогу каждый день ждать, когда это повторится.

— Никогда, — заверяет горячо, но его слова не находят внутри меня отклика. — Ты знаешь, я из тех, кто учится на своих ошибках.

— Твоей следующей жене повезет больше, чем мне, — грустно улыбаюсь.

— Тась, — сводит брови к переносице и выглядит так трогательно, стоя передо мной на коленях, что появляется обманчивое чувство, что в самом деле можно что-то починить.

Но правда в том, что мне по-прежнему холодно. Рядом с ним мне не хочется раздеться. Рядом с ним не дыхание перехватывает, а грудь сдавливает. Сердце не больше становится, а сморщивается в уродливый комок. Мне больно рядом с ним.

— На обломках счастья не построишь, — отвечаю на немой вопрос в его взгляде. — Хватит мучить и меня, и себя.

— Считаешь наш брак мукой?

— Общение с Викторией плохо на тебе отразилось. Все слова ты выворачиваешь наизнанку, — хмурюсь и убираю руку, но он перехватывает ее и снова прикладывает к своему лицу.

— Ответь. Мучилась? Страдала? Лямку тянула?

— Да нет же, глупый, — удрученно вздыхаю. — Ты забываешь, что это не я себе любовника завела.

— А хотела бы?

— Нет, — удивляюсь и отрицательно покачиваю головой. — Я даже не думала в этом направлении. И не смотрела по сторонам, пытаясь найти в незнакомцах того, что не хватает в тебе.

— Чего не хватало?

— Поздно делать работу над ошибками, Рус.

— Хочу знать. И сделать выводы.

— Ты был прав, когда говорил, что твое возвращение домой не вызывало у меня эмоций. Я очень долго дарила тебе тепло и ласку, не получая ничего взамен. Все резервы исчерпаны. Для тебя у меня ничего не осталось, ты выжал из меня все до остатка. Ты был потребителем.