Но понимает ли она, что происходит с нами сейчас? И должен ли я рассказать ей о том, что случилось позавчера?

1 февраля 2015 г.

Поговорим о нашем долбаном прогрессе. Итак, Марк Генри Эванс имел несчастье напороться на меня в Йорке. С чего и началось наше взаимовыгодное сотрудничество. Он получает до фига секса. Я – тонны грязи.

Смешно, с какой легкостью любовь переходит в ненависть. Как подкидывать монетку. Пенни падает или на одну сторону, или на другую. Орел или решка. Любовь или ненависть. Никакой середины.

Мелочи копятся. Обиды копятся.

Копятся эти долбаные воспоминания.

Когда-то я помнила о Марке больше хорошего, чем плохого. Теперь, наоборот, больше плохого, чем хорошего. В этом все дело, черт бы его побрал. Потому что общая сумма мелких, но осевших в памяти жестов усиливает любовь. Потому что нагромождение крохотных, но незабываемых обид питает ненависть.

Досье уже достаточно толстое. У меня есть все, что надо, о его суицидальной депрессивной жене. Спасибо милому, любезному Хельмуту Джонгу (жаль, что между нами все кончено). У меня даже есть все, что надо, на самого Марка. Спасибо моей стратегически расположенной маленькой видеокамере.

С этим досье можно в любой момент идти к прессе. Размахивая флешкой на 144 гига, полной головокружительных постельных эскапад. Захватывающих сцен секса и насилия. Остается сделать один-единственный телефонный звонок. Не обязательно даже показывать им видео. Достаточно сказать, что оно существует.

Когда взорвется ад, расплавится рай. Отдельно – маленький укромный раек Эвансов в деревне Ньюнем. Куда не доносилось даже запаха скандала – пока. Однако нужно дождаться момента. Потому что правильный момент решает все.

Терпение, София, терпение.

Месть удается, только если умеешь ждать.

А скандалы скандальны в нужный момент.

11 февраля 2015 г.

Итак, у домохозяйки-моно есть еще одна тайна. Цветоводческая школа в Кембридже – никакая не цветоводческая. За этой долбаной вывеской распускаются другие бутоны. Помешанные графоманы-моно, если быть точной.

Сегодня утром она осталась дома. Проехав через Ньюнем, я отметила припаркованный у ограды «рейнджровер». Наверное, заболела. Тогда я поехала в Линтон вместо нее. Проверить, что за цветочки она втыкает в горшки каждую среду с утра пораньше. Никогда ведь не знаешь, что за грязь могла прилипнуть к этим саженцам.

В заросшем лилиями фойе меня приветствовал человек, похожий на лепрекона. Видом и запахом это место напоминало похоронное бюро.

Как вы нас нашли? – спросил он.

Клэр Эванс, сказала я.

А, ответил он, стукнув себя пальцем по носу и подмигнув. Я ждала, что он спросит: «Цветы или рассада?» Вместо этого он произнес:

Роман или рассказ?

Я удивленно на него уставилась.

То же, что и Клэр Эванс, выкрутилась я.

Тогда рассказ, кивнул он и указал на лестницу в подвал. Комната «В-112».

Отступать было поздно. Особенно когда дело повернулось столь неожиданным образом. Так что я спустилась в подвал. Двенадцать плохо различимых туповатых лиц повернулись в мою сторону, когда я не спеша вошла и уселась за стол, прогибавшийся под тяжестью блокнотов и тетрадей.

Добро пожаловать, сказал человек во главе стола. Слезящиеся глаза и тонкие усы. В нашем моно-литобъединении мы всегда рады новым членам. Последний новичок пришел к нам три года назад. Как вас зовут и что вы сейчас пишете?

Я моргнула, в голове на миг стало пусто. Но тут же пришло вдохновение: меня зовут Мариска ван Дайк, я пишу историю женщины, которая семнадцать лет провела в психиатрической лечебнице и хочет отомстить обидчикам.

Мило, сказала какая-то женщина. По теме близко к тому, над чем работает Клэр. Рассказ о моно, которая двадцать лет чувствует себя узницей в своем клаустрофобном браке, но потом разрывает кандалы.

Я уставилась на нее. Значит, в глубине своего жалкого умишка наша дорогая домохозяйка-моно пестует литературные амбиции.