Маринка поджимает губы.

— Лучше бы спасибо сказал!

— Спасибо, Мариш. Но не нужно было рисковать своим здоровьем ради меня.

Ладно, признаю, это безумно приятно. И лежать с ней тоже по кайфу. Чувствовать ее дыхание и близость тела.

— Я не замерзла с тобой, — фраза брошена явно необдуманная.

Марина краснеет, а я прикладываю усилия, чтобы не растянуться в довольной улыбке. Переглядываемся с ней.

— И вообще, я не могла позволить тебе замерзнуть! — поднимает подбородок, делая вид, что сейчас ничего не было. — Вот замерз бы, заболел, я бы потом тебя не дотянула.

Затем смотрит на часы:

— Кстати, уже пять утра, нам нужно поторопиться. Еще идти прилично.

— С темы съезжаешь, — хмыкаю.

— Не понимаю, о чем ты, — Маринка подрывается и принимается надевать ботинки, пряча от меня лицо за копной волос.

Залипаю на ней взглядом, как завороженный. Не могу сдвинуться с места.

Марина принимается приводить себя в порядок. Пальцами расчесывает волосы и украдкой смотрит на меня.

— Не смотри так. У меня нет даже расчески, так что тебе придется потерпеть мое помятое лицо.

Поднимаюсь, неконтролируемо подхожу ближе, беру копну ее волос, провожу по ним рукой. Марина замирает.

— Ты самая красивая. Сейчас — особенно, — говорю ей тихо.

— Не надо, — шепчет едва слышно и отходит, поворачивается ко мне спиной. — Нужно вскипятить воду.

Выдыхаю так, чтобы она не слышала. Придется побороться.

— Сейчас сделаю.

Быстро устанавливаю горелку, соображаю две кружки чая.

Плотно завтракаем, грузимся и выходим.

В горах уже вовсю светит солнце, хотя нет и шести утра. Марина наставляет меня:

— Идти будем быстро. Привалы короткие и только по нужде. Палатки у нас нет, задержаться еще на одну ночь в горах нам нельзя.

— Ясно, — киваю решительно. — Тогда поспешим.

Время в горах течет иначе. Будто стоит на месте, а когда смотришь на часы, понимаешь, что прошло полдня.

Периодически мы переговариваемся. Болтаем обо всем понемногу. Я спрашиваю о дочери, о самой Марине. Она рассказывает мне случаи из походов, из своей студенческой жизни. Спрашивает что-то у меня.

Но все эти вопросы про далекое прошлое. Детство, юность — и ни одного вопроса про время после развода.

Собираются сумерки, потом и вовсе темнеет. Становится холодно, но мы двигаемся, и это не особо ощущается.

— Сейчас девять вечера, — Марина устало выдыхает и спотыкается раз в десятый. — Не успели мы до темноты.

— Нам осталась пара километров, — стараюсь говорить бодро. — Соберись, Мариш.

— Устала, — тухнет.

Останавливаю ее, стягиваю рюкзак с ее плеч.

— Дай сюда.

— Зачем? Не надо! Тебе и так тяжело.

— Цыц.

— Эй! — возмущается, но явно бодрится.

— Давай-давай, Марина. А то расскажу твоему бате, как ты сдалась, не дойдя каких-то пары метров, — специально подначиваю ее.

— Километров! — возмущается.

— Тем более!

Забираю ее рюкзак и вешаю его себе на грудь.

Идем. Марина шагает бодрее, а я не переставая закидываю ее колкостями.

— Легче идти? — спрашиваю ее.

— Конечно. Спасибо тебе, — отвечает совсем не воинственно.

В конечном итоге мы все-таки выходим к людям.

Нас ждет мужчина на легковушке.

— Я уж думал, не выйдете, — забирает у меня вещи. — Без происшествий?

— Без, — отвечаю я.

Марина просто опирается о деревце неподалеку и стекает по нему, неловко опускаясь на землю, я спешу к ней.

— Эй! Ты чего? Иди сюда, детка! — просовываю руки ей под мышки. — Чего вздумала? Земля холодная, нельзя тебе на ней сидеть.

— Не детка я тебе, — отвечает вяло, а сама утыкается мне носом в шею.

— Не детка, ладно. Царица моя! — смеюсь.

Марина тоже хихикает, я понимаю это по подрагивающим плечам.

Поднимаю ее на руки, отношу к машине, помогаю расположиться на заднем сидении и расшнуровать ботинки.

— Ложись.

— А ты? — смотрит на меня.

— А я впереди сяду, — улыбаюсь ей бодро.

Водитель выдает Марине подушку и плед, она тут же засыпает.

Едем домой уставшие, но какие-то чертовски счастливые.

Марина

Руководство разрешило мне пропустить понедельник в связи с ЧП, в которое мы попали. Пал Палыч долго сетовал, вздыхал и приносил извинения от лица компании.