— В общем да. Но ведь не мы те войны начинали! Ну вот сейчас — что, мы на эльфов напали? Или Пограничный накинулся на кого-то?

Гном просто зашёлся от хохота. Он кудахтал, рыдал, махал руками, пока не сполз на грязный пол.

— Все. Конец баронству Вирацкому. И в вашей победе теперь точно не сомневаюсь, — простонал он, наконец кое-как усевшись. Отдышавшись, он сказал, итожа:

— Когда Пришлые провалились сюда, вас было с гулькин нос, а земли у вас — ваши шесть городов, да несколько сёл вокруг них. И не вздумай спорить со мной, я третью сотню лет разменял и помню мир ещё без вас, Пришлых. А сейчас что? По землям шесть княжеств ваших как бы не поболе всех других населённых стран нашего мира. Всё же, что ты, Серега, ни говори, но вы, Пришлые, наш мир переиначили. Хоть и немного вас, дай боги, чтобы по одному Пришлому на сто разумных местных, а то и на тысячу, а всё тут испортили, потому что, никого не спросясь, переделали весь наш мир под себя.

— Это почему это?

— Раньше каждый из народов имел не то, что свою страну, а целый свой мир, где царили только его законы, и никто туда не мог сунуться. Ну, кроме людей разве что, но это скорее исключение, да их, кроме их колдунов да самых сильных людских владык, никто и в расчёт особо и не брал из старых рас. Чем они старым народам могли помешать жить, не обращая на них, человечков, внимания? У нас, гномов, всегда были наши пещеры. Считай, неприступные, к тому же кроме нас в них толком никто и воевать не мог. Воевали мы и наверху. И с орками, и с ушастыми, и всегда могли отступить к себе. И нас в наших пещерах было не достать. А на людишек мы и не смотрели — куда им против нас сражаться-то было? У эльфов каждая их Пуща — это чистая магия Леса. Любого, кроме эльфа ушастого, погубит, закрутит, уронит в пропасть. Сама себя лечит, сама себя кормит. И людей ушастые вовсе как зверушек воспринимали. Хотя нет, о зверушках они заботились, а людей убивали только. Ради развлечения. И сжечь пущу было нельзя, она любой огонь гасила... ну, пока вот вы с напалмом своим не заявились. И тут как воссияло, и вы эльфам мир перевернули с ног на голову! Ведь кто мог представить, что люди эльфову пущу сожгут в отместку за казнь послов. Ну, подумаешь, высокородные пошутили — с живых людишек кожу спустили. А людишки им за это возьми и спали пущу. Вместе с ними самими. И все почувствовали себя уязвимыми. Кстати, от этого нервничают и могут дел натворить. И после каждого наезда, каждой войны — земли, богатства и людей у вас всё больше. Вы там в своём старом мире привыкли к огромному. И пытаетесь это огромное вернуть себе и тут. Попервоначалу вы вообще всех местных пытались махом вобрать в себя. А они привыкли к тому, что два соседа какого-то баронишки могут перекликаться через его баронство не сильно голос напрягая. Им важно стать большим человеком, вам — частью большого дела. Только у каждого из шести княжеств это большое — разное.

И ведь что смешно — ведь все князья ваши вовсе не такие! Для вас, вроде так выходит, важней не большие личности, а большие идеи. Те же князья… Обычные же средние людишки! От жадности лопаются, да вы их и сами не любите. И нос власти натянуть любому Пришлому самое милое в его жизни дело! Ну, что, не прав я? Глянь на князюшку вашего. Средненький он. Во всем. И сравни с бароном Вираца, великолепным бабником и покровителем искусств Морном. Про кого больше говорят? А кто победит? И ещё одно. Важное. Не любите вы власть вашу ещё и из-за того, что под князюшкой чиновников толпа. Средненькие и они тоже, за редкими исключениями. А гребут как большие. Только, дурно ли, хорошо ли, хотят они или нет — а на великое работают, пусть даже и против своей воли. Но всё равно, такое чувство, что вы и власть ваша — два разных, очень даже враждебных народа. Правда, стоит из-за алчности князей на вас кому напасть… Ну, как на страну. Не завидую я им, короче. Зато потом вы мирные, вас все обидеть норовили и по щам, как ты говоришь, получили справедливо и законно. А вы только мира жаждали, землю там пахать да товары производить и торговать ими. Я так думаю, когда окрестные бароны, или там эльфы, или ещё кто, про ваше миролюбие слышат, так вздрагивают и боятся в коленях. Потому, что знают — кому-то после этого не быть. И — не вам. А все ваши правила жизни можно в одну фразу сложить: «Я же говорил, что не брал? Значит — не отдам!» Что, не так разве? Или всё верно?

— Ну, примерно, — вынужден был подтвердить Воронов.

— Ага. Примерно, — громогласно заржал гном. — Примерно это у жеребца примерно до земли, а тут всё точно! Но я вас вовсе не виню, а очень даже одобряю. И вообще не я, а, почитай, почти все гномы. Что и видно из того, где мы. С тобой в подземелье, а не против тебя — на улице. Я к чему это — правильно всё вы делаете! Нельзя тому, кто вот-вот приберёт весь мир к рукам, ну, или может прибрать, попадать хоть в какую-то зависимость от других, слушать их бубнёж, как правильно жить и петь всяким там мэллорнам, и что как это распрекрасно, когда мужики в задницу любятся, и вообще, надо слушать во всём эльфов. Тьфу, прости меня Прародитель, и за задницу, и за эльфов... Мы, гномы, миром не правили, не правим, и не будем править. Нас под землю всё тянет, а остальных — наверх. Но ведь даже нас эти хитрозадые кролики ушастые пытаются учить, как нам жить. И всё у них с тройным дном, и иногда интриги по сто лет длятся. Присмотришься — вроде ещё при деде твоем всё началось, ан — чтоб тебя сгубить и, например, лощинку, где выход наш из пещер, себе прибрать, а нас заставить не изделие готовое, а сырьё продавать. Даром почти. Или пошлиной такой обложить… И не денешься никуда — ведь все пути у них были под приглядом! А тут вы. Нам вы не помеха, мы — вам, а значит, можем с вами дружить. И торговать. А с другими так не выйдет у вас.

— Ну вот, видишь. Сам всё и сказал. Те же эльфы и вам мешают, торговлю портят, маршруты блокируют. Не вижу поводов для расстройства.

— А нет поводов, — заржал снова Гимли, — Мне то чего? Вы ещё и других гномьих врагов разогнали, если до кучи брать, тех же гоблинов. О том и говорю, что, кроме нашего гномьего племени, вы для всех остальных беда. Их счастье, что мало вас пока. Вот только поэтому мы пока в подвале и отстреливаемся. А вот почему ваши самолёты не взлетят и не накрошат супостатов в мелкую расхераку — я понять не могу!

— Не так всё просто… Взлётку легко обстрелять, а самолёт на взлёте беспомощен. Думаю, в форте это понимают и что-то затеяли. Ну, сам подумай!

— Ну-ну… Один заяц много думал. Так у него башка лопнула. А только так скажу — без самолётов ваших наше дело печально!

И все же Гимли со здоровым гномьим упрямством верил в то, что уже скоро их осада завершится, и завершится победой. А вот потом нужно будет искать своих. Он надеялся на то, что остальные живы, хотя именно — надеялся, а не был уверен. Особенно его беспокоила судьба сопляка Дарри. Надо обязательно будет дождаться или отыскать всех своих, и живых, и, избави Прародитель, мёртвых. Негоже их в безвестности оставлять. Род не поймет.

В эту самую минуту старейшина Рарри с Александром Волковым, тем самым шустрым Пришлым, про которого говорил Камню Пружина, обсуждали придуманный этим самым Пришлым план по их эвакуации из форта в частности, и из Пограничного вообще. План был целиком завязан на взлёт спешно ремонтируемого сейчас в ангаре самолёта. Да не просто самолёта, а целого летающего форта. В случае успеха это был бы переход в наступление на захватчиков. Потому что «Громовержец» должен был не просто прорвать блокаду, но и помножить на ноль огневое преимущество врага. И прорыв Волкова должен был помочь взлёту. Так что дело им всем предстояло тяжёлое и опасное. Но пока всё же, слава Истаре, все гномы, прибившиеся к Волкову ещё в «Водаре Великом», были целы и невредимы.

— Все пойдём? — спросил Орри-Кулак.

— Не все, — мотнул круглой башкой в шлеме Рарри. — Ты пойдёшь. Ты водила. Поможешь, случись чего, да и тебе отчитаться надо за утраченную машину. И он пойдёт.

Короткий толстый палец гнома упёрся в кольчужное плечо Балина, которого Пришлый звал «Балин-с-салфеткой», потому что тот воевал в «Водаре» с заткнутой за воротник во время обеда салфеткой. Затем Рарри сказал, обращаясь к Волкову:

— Он механик, так что польза будет. А мы вдвоём здесь останемся — наших дожидаться, или искать. Тех, что в городе застряли. Нам в безвестности их оставлять не годится. Род не поймёт.