†††

— Я хотела бы узнать тебя получше. Всё, что я о тебе знаю, это то, что у тебя есть брат, и что ты младший босс.

Его горячее дыхание ласкало мою кожу, вызвав одновременно озноб и успокоение, и мне было комфортно в его объятиях. Но, с другой стороны, он был так близко, что мог легко задушить меня, убить в своей постели, и никто не пришёл бы мне на помощь.

— Мы можем начать с самого простого, мне не нужно знать о тебе всё. Какие-то мелочи. Например, предпочитаешь ли ты вафли или блины, пьёшь ли ты кофе или чай, со сливками или без.

Я пыталась завязать разговор с ним. Делать это нужно было осторожно, он не был идиотом, и слишком настойчивые расспросы могли бы меня убить.

— Я не завтракаю, — спокойно ответил он, — последний раз я завтракал тринадцать лет назад, это были вафли с мороженым. Последнюю утреннюю трапезу я разделил с дедом, и с того дня я поклялся, что не буду завтракать, чтобы всегда помнить вкус тех вафель, которые дед приготовил для меня ранним утром в Сицилии, когда мы лежали на его больничной койке.

Его голос звучал мягко, он струился, как мёд. Такая душевная история, но его тон, как всегда, был холодным, спокойным и собранным. В нём не было никаких эмоций, словно он читал с бумажки.

— Я пью чай с ложкой мёда, чтобы подсластить его, и я правша, однако моя левая рука лучше перерезает горло. Вот и всё.

— О-окей, — пробормотала я дрожащим голосом, — уже что-то.

— А я люблю блины больше, чем вафли. Мне нравится их есть с сахаром и мёдом. А ещё я люблю пить чай со сливками, и иногда я могу с ними переборщить. Я левша, и у меня некрасивый почерк.

— Приятно слышать, мышонок, — он наклонился ко мне, нежно поцеловав меня в губы.

— Я могу слушать твои разговоры всю ночь, ты знаешь об этом? — проговорил он мне в губы.

— Правда? А мне казалось, что я тебя раздражаю, — сказала я мягким тоном, чувствуя, как будто снова нахожусь под влиянием его чар.

Как я могла наслаждаться временем, проведённым с человеком, который отнял у меня так много?

Мне было трудно сдерживать свои эмоции. Это убивало меня. Я хотела ударить его, убить, прежде чем, сказать ему, какое он чудовище, но моё тело отчаянно жаждало его. Моё сердце было привязано к нему. Каждое его прикосновение, каждый поцелуй и взгляд, делали меня счастливой. Боже, это сводило меня с ума.

Но как я смела испытывать такие чувства к человеку, который разрушил мою жизнь?

— Я никогда не была на свидании, — сказала я, пытаясь отвлечься от своих мыслей и внутренней борьбы, сокращая расстояние между нашими губами, избавляя себя от мучительного ожидания, пока он меня поцелует, — с тобой, — добавила я.

— Знаю, — ответил он, — я планировал завтра отвезти тебя в Калифорнию.

Он смотрел на меня, но мои глаза привыкли к темноте, и казалось, будто кто-то пролил свет на его лицо, и я не могла налюбоваться им.

Боже, почему у меня появляются бабочки при мысли о свидании с ним?

Что со мной не так?

— Мне кажется, ты доводишь меня до безумия, — прохрипела я.

Я лгала, я не думала, я знала, что это так. Мне даже не нужно было говорить об этом, потому что это и так было ясно.

— Я потеряла счёт времени. Я не помню, как долго я здесь, и я не знаю, как долго пробуду… всё, что я знаю, это то, что… я так, так сильно тебя ненавижу, — мой голос звучал натянуто.

Мне не хотелось больше ничего говорить, поэтому я просто закрыла глаза, почувствовав слёзы, стекающие по щекам.

— Ещё слишком рано ломаться, мышонок. У меня на тебя столько планов, —мрачно сказал он, прежде чем его рука начала двигаться между моих бёдер, и его пальцы погрузились в мою киску.

— Теперь мне плевать на твою боль. Раздвинь ноги, чтобы я мог трахнуть тебя, пока ты спишь.

Глава 15

Дождь лил как из ведра, когда я вместе с Сальваторе сидела, прислонившись головой к окну, за столиком в одном из кафе и наблюдала за стекающими по стеклу каплями. Я никогда не любила дождь, всегда предпочитая ему солнечную погоду, но в этот раз такая погода действовала на меня успокаивающе. Когда мы собирались на самолёт чтобы полететь в Калифорнию, я решила надеть белый топ, жёлтую юбку-макси и каблуки, потому что погода там чаще всего солнечная. Но когда мы приехали нас встретил внезапный ливень, и Сальваторе повёл меня за покупками. Теперь на мне были чёрные джинсы, чёрная водолазка, и чёрная спортивная куртка.

Сальваторе сидел напротив меня в чёрном пальто, надетом поверх костюма.

— Тут так мило, — сказала я с мечтательной улыбкой, оглядывая кафе.

Оно так напоминало мне бистро, которое мы с родителями любили посещать каждый раз, когда приезжали в Париж. Я помню официанта, который сказал моим родителям:

— Я благодарю вас за огромную услугу, которую вы оказали человечеству, создав такую красоту, — и указал на меня.

Папа всегда предупреждал меня о французских мужчинах и их вежливой манере вести беседу, и в тот день официант меня заставил меня покраснеть от смущения, а папа нахмурился, в отличие от мамы, которая засмеялась и поблагодарила официанта.