— Помоги! Пожалуйста! — услышала я рыдания борющейся в цепях Рэйчел, которые лязгали при каждом её движении.

Я продолжала умолять и кричать, обхватив руками ногу Сальваторе.

— Сальваторе, пожалуйста… — я отчаянно брыкалась, и мои вопли напоминали крики раненого животного, — Пожалуйста, — я не осмеливалась поднять на него глаза из-за страха увидеть в них пустоту и жажду крови. Он привёл меня сюда пытать, и никакие мольбы мне не помогли бы.

Джованни присел на корточки рядом со мной, нежно положив руку мне на плечо, в то время как я рыдала, уткнувшись в материал дорогих брюк Сальваторе, позволяя слезам пропитывать тёмную ткань.

— Пожалуйста, ложись на стол, чтобы мы могли начать, — обратился он ко мне спокойным и сдержанным голосом.

— Что ты собираешься со мной сделать? — прохрипела я, глядя на него полными страха глазами.

— Кесарево сечение, конечно же, — не раздумывая ответил он, прежде чем взглянуть на Сальваторе, который уже поднял меня на ноги.

— Сальваторе, пожалуйста, не делай этого со мной.

Но ему было всё равно, он с лёгкостью поднял меня и положил на кровать.

— Нет! — завизжала я, извиваясь на хирургической койке, пытаясь сопротивляться изо всех сил. Сквозь мои рыдания я услышала, как кто-то из заключённых закричал моё имя. Я знаю, что они все задавались вопросом, какое же наказание мне грозит.

Наклонившись ближе ко мне, Сальваторе положил руку мне на лоб и нежно провёл пальцами по моему лицу. На мгновение я подумала, что он смилуется надо мной и позволит мне уйти. А затем он наклонился ко мне и прикоснулся губами к моему уху.

— Не двигайся, — прошептал он и, отступив назад, оставил меня одну.

— Вы готовы? — спросил у Донателлы Джованни, и она кивнула ему в ответ.

— Ч-что ты делаешь? — спросила я, заикаясь от страха, когда Джованни подошёл к другой стороне кровати, а Донателла встала напротив него, с ножницами в руках. Она разрезала моё платье посередине, открывая моё тело на всеобщее обозрение. Донателла силой удерживала меня, и только тогда я заметила толстые металлические ограничители вокруг своих лодыжек.

— Н-нет! Са-Сальваторе! — умоляюще кричала я, когда Донателла с силой схватила мою руку и положила её рядом с бедром, зафиксировав металлические оковы вокруг моего запястья, а затем проделала то же самое со второй рукой.

Джованни осторожно нанёс какой-то гель на нижнюю часть моего живота, и моё сердце было готово выпрыгнуть из груди от страха.

Затем я увидела, как Донателла подняла острый предмет, похожий на хирургический скальпель.

— Теперь убедись, что твоя рука находится в устойчивом положении, и размер надреза не должен быть большим, — Джованни говорил с ней по-итальянски, во время того, как Донателла медленно приближалась к моему животу.

Я издала наполненный адской болью и ужасом крик, совсем непохожий на человеческий, когда почувствовала, как Донателла придавила нож к моему животу и начала делать надрез.

Мои душераздирающие крики смешались с отчаянными криками других заключенных, раздаваясь эхом по всему дому. Боль была настолько всепоглощающей, что я почувствовала, словно рассудок покидает меня. Я взвыла, когда Джованни проник руками вглубь моего живота, еще больше раскрывая края надреза и, дотянувшись до моего ребёнка, вытащил её. Я кричала так громко, что почувствовала вкус крови в горле, и острую боль в ушах. Всё что я могла сделать в тот момент, это кричать в пустоту от непреодолимой адской боли, и мне казалось, что мои крики слышал весь Версаль.

Глава 29

Я знала, что не умерла. Потеря сознания не избавила меня от боли, она лишь создала тьму, которая немного притупила её - словно кто-то ударил меня по голове, а потом мне дали обезболивающее.

Даже во сне я не могла не задаться вопросом: чем я заслужила это? Что я сделала в своей жизни не так, чтобы заслужить одержимость Сальваторе мной? Его… благочестивую одержимость, граничащую со слепой верой. Расплачиваюсь ли я за грехи своего отца? Но почему, если я была невинной душой? Неужели всё было настолько плохо, что я хотела уйти из этой жизни - хотела уйти, убив Сальваторе? Он был злым человеком, злым демоном. Но я больше не верила, что он человек, потому что у людей есть сердце, а у него не было даже намёка на него.

Сальваторе был ходячим трупом, пустым сосудом и я презирала его, ненавидела каждую частицу его существа. Но страх, который он воспитал во мне, затмил все остальные чувства, которые я испытывала к нему. Я боялась его, вот и всё.

Я лежала в этой темноте, охваченная болью, и молилась о том, что бы это, наконец, прекратилось.

Господи, пожалуйста… забери меня.

Пусть этот вздох будет последним, не дай мне выбраться из этой тьмы, позволь ей поглотить меня полностью.

Господи, пожалуйста…

Я вздрогнула и проснулась, когда почувствовала, что меня окатили ледяной водой. Я всё ещё лежала на операционном столе, чувствуя, как волны боли накрывают меня одна за другой. Я закричала больше не пытаясь сдерживаться, а холод от вылитой на меня воды только усугублял ситуацию. Я начала плакать, изо всех сил прижимая руки к груди, потому что боялась прикоснуться к животу, да и в принципе пошевелиться из-за боли. Всё, о чём я могла думать прямо сейчас, всё, что я ощущала прямо сейчас - боль, всепоглощающая боль, которая ослепляла во всех смыслах этого слова. Я кричала и кричала, и мои крики, казалось, только ухудшали ситуацию, но их было невозможно остановить.