Из его колонок доносилась музыка, и к нему присоединился один из наших сослуживцев, Джон, которого все называли Baas9 из-за его крупного телосложения. Он был очень большим, не из-за мышц, а из-за жира, ростом 1.80 м., у него был громкий голос, и он любил использовать громкоговоритель в магазине, чтобы болтать обо всём на свете. Так же он был дамским угодником, потому что встречался с несколькими женщинами одновременно, но всегда утверждал, что его сердце принадлежит девушке по имени Промис, на которой он поклялся жениться в конце года.

— Я в порядке, — посмотрев на воздушные шары, которыми мы были окружены с Прешес и Хленгиве, на заднем сиденье, — просто думаю о том, как я счастлива, — ответила я, глядя на них с благодарностью.

Хленгиве подпевала песне, которая играла в машине, покачивала головой, и поднимала руки в такт. Оно была танцовщицей, и прекрасно двигалась под любую музыку. У неё была кожа цвета карамели и раскосые глаза, и её дреды были туго заплетены в два пучка по обе стороны головы. У неё были длинные ногти, которые она всегда красила в эксцентричные цвета, и губы, накрашенные чёрной помадой.

— Боже, я хочу, чтобы она увезла меня в Америку, поэтому я с ней и дружу. Мы не должны создавать ей здесь слишком комфортные условия, — крикнул Баас Джон, и я рассмеялась, закатив глаза. Джон всегда шутил, что он мил со мной только потому, что хочет, чтобы я увезла его в Америку. Он не знал, что я не вернусь туда больше никогда.

Девчонки обняли меня за плечи.

— Мы тоже тебя любим, Мелика, — сказала Прешес, используя прозвище, которое дала мне. На языке зулусов, это означало «Америка».

Когда машина подъехала к моей хижине, все вышли из машины, чтобы помочь мне с подарками. Я открыла старую потрёпанную дверь, которая заедала гораздо чаще, чем следовало, и, толкнув её боком, шагнула в крошечное пространство, пропуская друзей внутрь.

Йен отпускал ужасные шутки по поводу дешёвого винилового пола в хижине, и я смеялась, закатывая глаза. Баас Джон открыв холодильник, начал молиться за меня, когда увидел пачки майонеза, которыми я просто не могла насытиться. Мне очень хотелось майонеза с хлопьями, особенно «Weet-Bix», и я знаю, что это отвратительное сочетание. Прешес и Хленгиве аккуратно сложили мои вещи, и пожелав мне удачи, попросили позвонить им сразу, как начнутся схватки.

— Пока, ребята! — я крикнула им в след, помахав на прощание.

Забаррикадировав дверь, я убедилась, что проникнуть внутрь будет непросто для любого вора, и повернулась, чтобы осмотреть хижину. Я подошла к своей дешёвой кровати, матрас на которой прогибался и скрипел, при малейшем движении. Взяв в руки один из подарков, я достала милую детскую пелёнку для новорождённых и не смогла сдержать улыбку.

Боже, как бы я хотела, чтобы мне не пришлось делать это в одиночку.

От одной мысли о родах у меня по коже бежали мурашки. Когда я в последний раз была на приёме у врача, я слышала мучительные стоны рожениц, и меня это ужасало.

Как бы я хотела, чтобы здесь была моя мама, бабушка, или Рэйчел.

Сжимая в руках симпатичную вещицу, я начала плакать, страх сжимал моё сердце, и я чувствовала себя одинокой. За чью руку я буду держаться, когда придётся тужиться? Что произойдёт, если воды отойдут посреди ночи? Накануне, Аасией Малави, договорилась с нашим соседом - пожилым мужчиной. Когда придёт время, он отвезёт меня в больницу на своём фургоне, который, казалось, в любой момент развалится на части.

В такие моменты слабости, я думала о Сальваторе. Он бы позаботился о том, чтобы роды прошли для меня как можно легче, и мне бы сделали самую лучшую эпидуральную анестезию. Держал бы он меня за руку? Разумеется.

Рождение нашего ребёнка было бы особенным моментом, но его больше нет. Чувство сожаления нахлынули на меня, когда я задумалась о том, что произошло и как я одинока.

Я плакала, пока не стемнело. Я включила две лампочки и прошлась по квартире, решив наконец собрать свою сумку для беременных. Я положила новую ночную рубашку, нижнее бельё и всё необходимое для малышки. Окунувшись в свои мысли, я вдруг услышала громкий и настойчивый стук в дверь. Подпрыгнув от страха, я схватилась за грудь, и подошла к двери.

— Ubani?10 — спросила я, испуганным голосом.

— Это я!

Английский? Здесь никто не говорил по-английски, и от этих слов у меня по спине пробежал холодок. — Нирвана… — шептал женский голос через дверь, — это агент Джиа… Анна! Пожалуйста! — кричала она, её голос был полон ужаса и отчаяния.

Бросившись к двери, я, плохо соображая, убрала все вещи, которыми баррикадировалась, и она, спотыкаясь, вломилась внутрь, рухнув на пол.

На полу лежала окровавленная, сильно израненная фигура. Она была голая, с открытыми ранами по всему телу, и вся в песке.